Предчувствие чуда - Энн Пэтчетт

– Сегодня я получила письмо.

Глупо было спрашивать, но Марина все-таки спросила:

– От Андерса?

Сердце у нее забилось часто-часто, как у колибри.

Карен кивнула и извлекла из кармана свитера голубой конверт аэрограммы и положила на ладонь. Женщины уставились на тонкий листок, словно тот мог в любую минуту выпустить крылья и улететь. Старомодно-каллиграфическим почерком Андерса на аэрограмме было выведено: «Карен Экман. Иден-Прери». Марина часто шутила, что он – уникум, медик с почерком как у отличницы приходской школы.

– Второе письмо за эту неделю, – сообщила Карен. – Первое пришло во вторник, но написано позже, первого марта. Тогда он был болен сильнее.

Марина раскрыла рот. Надо было что-то сказать, но она не находила слов.

Он был мертв, он был болен, он был не очень болен… Время словно двигалось вспять. Что же по логике вещей получается дальше – Андерс поправится? Поправится, покинет джунгли и вернется в Манаус. Вылетит из Манауса, приедет домой и снова начнет готовиться к командировке. Но на этот раз все будут знать, что отпускать его в Бразилию нельзя. Интересно, подумала Марина, сколько писем, по ошибке направленных окольным путем через Бутан, еще путешествуют где-то и когда они попадут к адресату? Не нужно быть гением, чтобы найти разумное объяснение случившемуся, – так что же заставило Марину залпом осушить свой бокал?

– Представь, каково это – подойти к своему почтовому ящику и достать оттуда пачку счетов, рекламные брошюры и письмо от умершего мужа. К такому меня жизнь не готовила. – Карен развернула аэрограмму и взглянула на строчки письма, но тут же отвела глаза. – Вот почему электронная почта лучше. Если твой умерший муж присылает тебе электронное письмо, значит, он точно не умер и сидит где-то за компьютером. А обычное письмо от умершего мужа может означать все что угодно.

– О чем он пишет? Ты можешь дать мне прочесть? – прошептала Марина.

Она не была уверена, что Карен показывает мальчикам отцовские письма. Ей хотелось узнать, пишет ли Андерс что-нибудь о докторе Свенсон и о том, где они работают, где их искать в джунглях.

– Вообще-то, там нет ничего конкретного, – пробормотала Карен, словно извиняясь, и протянула письмо Марине.

«15 февраля.

Не слишком ли я тебя встревожу, если скажу, что тут я часто испытываю тревогу? Ведь ты заслуживаешь отнюдь не откровенности, а такого мужа, который способен проявить мужество в непростой ситуации. Но если я стану сейчас хорохориться, после того как столько писал о своей хандре, если я попрошу Нкомо или кого-то из Сатурнов, чтобы они совместными стараниями написали для меня за плату нечто мужественное, а я перепишу их сочинение своим трусливым почерком, ты немедленно раскроешь мою уловку. Тогда ты сядешь в самолет, потом наймешь лодку и проводника и разыщешь меня в джунглях, потому что поймешь: если я, никогда в жизни не сделавший ничего храброго, вдруг пишу героические письма, значит, дело совсем дрянь. Так что я не стану тревожить тебя, изображая смельчака. Главный смельчак в нашей семье – ты. Это ты осталась дома с тремя сыновьями, а я уехал прохлаждаться в Бразилию. Это ты прошлым летом сумела вытащить плоскогубцами гвоздь из пятки Бенджи. А я трус. У меня лихорадка, которая начинается в семь утра и продолжается два часа. В четыре пополудни она набрасывается на меня опять, и я превращаюсь в тлеющую кучку пепла. Почти каждый день меня мучают головные боли и мне чудится, что какая-то крошечная амазонская нечисть прогрызает дырку в коре моего головного мозга. Единственное, о чем я мечтаю, единственное, что способно придать смысл или значимость этому прозябанию, – положить голову на твои колени. И чтобы ты гладила мне лоб своей теплой ладонью. Я знаю, ты сделала бы это ради меня. Твоя храбрость безгранична, как безгранична моя удача – ведь у меня есть ты. Проклятые бумажки, ничего на них не умещается. Я молюсь, истово, как полупомешанный фанатик (раз уж я в Бразилии), чтобы письмоносец послал это письмо тебе, чтобы ты почувствовала всю необъятность моей любви. Поцелуй за меня мальчишек. Целую твое нежное запястье.

А.»

Марина сложила листок и отдала Карен, а та сунула его в карман. Перебарывая слабость в коленях, Марина оперлась рукой о полку, уставленную коробками попкорна для микроволновки. Это было в тысячу раз хуже письма доктора Свенсон. Сам Андерс сообщал о близости своей смерти, его голос слышался за строчками так явственно, словно он стоял тут, в кладовке, и читал вслух свое же послание.

– Кто такие Нкомо и Сатурны?

Карен покачала головой:

– Иногда Андерс упоминает их, но я не знаю, кто это. Вероятно, до меня не дошли те письма, где он знакомит меня с ними. Могло бы затеряться и письмо от доктора Свенсон, то самое, с сообщением о его смерти. – Карен рассеянно провела пальцем по краю банки с горошком. – Пожалуй, я не буду пока заказывать заупокойную службу, подожду твоего возвращения. Мне хочется, чтобы ты тоже присутствовала.

Марина взглянула на нее и кивнула.

– Я не говорю им, что сомневаюсь в смерти Андерса, – сказала Карен, оглянувшись на чуть приоткрытую дверь кладовки, туда, где сидели перед телевизором мальчики. – Им нужна ясность, пусть это даже будет чудовищная ясность. Надежда – ужасная штука. Не знаю, кто придумал окрестить надежду добродетелью. Никакая это не добродетель. Это болезнь. Надеяться – все равно что идти с рыболовным крючком во рту, когда кто-то тянет, дергает за него. Все думают, что я раздавлена смертью Андерса, но на самом деле все гораздо хуже. Я до сих пор надеюсь, что эта самая Свенсон по какой-то непостижимой для меня причине солгала, что она держит его в заложниках либо где-то потеряла.

Карен замолчала. Ее лицо внезапно просветлело, а из голоса исчезла паника.

– И ведь говорю – и прекрасно понимаю, что это бред. Никто не способен на такую чудовищную ложь. Но это означает, что Андерс умер. Так он умер? – прямо спросила она Марину. – Я не чувствую этого. Ведь я бы почувствовала, если бы он умер. Верно?

Карен смахнула кончиками пальцев подступившие слезы. Сейчас был самый подходящий момент для лжи. Карен Экман помогла бы даже крохотная капелька утешительной неправды. Но дай ей Марина эту капельку – и во рту у Карен окажется еще один рыболовный крючок.

– Андерс умер, – сказала Марина.

Карен кивнула, сунула руки в карманы и уставилась на безупречно чистый деревянный пол.

– Он писал тебе?

Марина сделала вид, что не поняла скрытого смысла вопроса:

– Он прислал мне открытку из Манауса и два письма из джунглей, сразу после приезда. Я показывала их мистеру Фоксу. Там в основном про птиц. Если хочешь, я отдам письма тебе.

– Это для мальчиков, – ответила Карен. – Пожалуй, нужно собрать все письма вместе. Как наследие.

Хотя Марина никогда не страдала от клаустрофобии, а в кладовке было просторно, как в гостиничном лифте, ей вдруг захотелось выйти. Банки с зеленой фасолью, бутылки с клюквенным соком, коробки со всевозможными разновидностями подслащенных овсяных хлопьев быстрого приготовления надвигались на нее, грозно росли в размерах.