Город без надежды - Марина Дементьева

Мистер Роксби долго щупал Верити живот. Выражение его худой физиономии становилось всё более скучным.

- На такую операцию ваших денег не хватит, - наконец заявил он, жеманно поправляя очки.

- Как не хватит? И... на какую "такую"?

- Мне совершенно не интересно, чем занималась ваша сестрица, в результате чего её внутренние органы представляют из себя сплошное месиво. Налицо внутреннее кровотечение, отбитые почки, несколько сломанных рёбер, вероятнее всего, разрыв селезёнки. Здесь нет необходимых условий для проведения операций подобного рода. Вы не сумеете обеспечить больной должный уход. А я не ручаюсь за благоприятный результат. И той суммы, которую вы назвали, недостаточно, чтобы оплатить мои услуги.

- Побереги деньги, Вил, - часто дыша, просипела Верити. - Они тебе ох как пригодятся. Этот надутый хлыщ совершенно бесполезен, будь добра, попроси его отсюда. Мне будет гораздо приятнее подохнуть, не видя перед собой его постной рожи.

- На то вы и доктор, чтобы работать в любых условиях! - горячо зачастила я, не обращая внимания на слова сестры и возмущение Зануды Билли. - Должный уход я обеспечу, можете не сомневаться, только перечислите мне всё то, что нужно будет делать. Что касается суммы оплаты... Я доплачу вам столько, сколько вы потребуете, если моя сестра поправится. И только при этом условии!

Мистер Роксби принялся яростно протирать очки.

- Хорошо, хорошо... Но я по-прежнему не даю никаких гарантий, примите это во внимание... Да отпусти же меня, наконец, чокнуная девчонка!

Я медленно разжала пальцы, отпуская ворот щегольской рубашки мистера Роксби. Не помню, в какой момент потеряла контроль над собой. Зануда Билли отошёл, поправляя шейный платок и что-то бормоча под нос.

- Изви... Извините. Вам что-нибудь нужно?

- Мне нужно, чтобы вы успокоились, - визгливым тоном заявил он. - Мне нужна по возможности адекватная ассистентка. И вода. Чистая вода. Не ниже третьей степени фильтрации.

Бредя по едва освещённому коридору, невесело размышляла над вечным вопросом, где взять воду. В кармане позвякивали последние серебрушки. Этого было явно недостаточно.

Потом, всё потом... Нужно жить настоящим. Пока было на что купить воду. А когда не станет... есть способы получить деньги быстро.

Следующие несколько дней слились в один, чудовищной длины. И просто - чудовищный. Я потеряла счёт времени, не знала, сколько прошло с момента операции - день, два, неделя, месяц... Я почти не спала, и сон настигал в любом положении: стоя, сидя, лёжа... Вымысел мешался с реальностью, реальность казалась вымыслом.

Я заблудилась в лабиринте отражений, где Верити становилась моей дочерью. Где с нами жила женщина с моими непослушными рыжими волосами и серо-зелёными глазами Верити, незнакомая, но про которую я откуда-то точно знала, что она наша мать. Помню длинный яркий шарф, повязанный на её шее.

Ко мне являлся Паук, которого я называла отцом, и обе руки у него были целы, только почему-то обожжены. Приходил дядюшка Адам, принося с собой навязчивый запах кофе, гладил по голове, как маленькую, и читал сказки о девочке-сироте, которая плакала так долго и безутешно, что слёзы её образовали целое озеро чистейшей прозрачной воды.

Прошитый пулями Ублюдок куда-то бесконечно долго падал, только маска теперь закрывала нижнюю половину его лица. Тощий приятель Хиляка превращался в гигантскую крысу-мутанта с буро-рыжей клочковатой шкурой. Он шипел на меня, скалил длинные зубы, между которых застряли куски гнилого мяса, и вздыбливал шерсть на загривке. "Я же говорил, что мы ещё встретимся!" - повторял Хиляк и жадно целовал меня в губы. Из его рта в мой потоком лилась кровь, я глотала её, захлёбываясь.

- Прекрати, - сказала однажды Верити. - Всё это бессмысленно.

Она впервые нарушила молчание, хранимое уже много дней. И ради чего? Чтобы убедить меня отказаться от борьбы? Заставить поверить в то, что борьба была напрасной?

- Нет, не прекращу! Я знаю, Верити, ты сильная, ты сильнее всех, кого я знаю! Разве не ты на протяжении всей моей жизни доказывала, что надо бороться? Так почему теперь отрекаешься от всего, что говорила и делала?

- Ты так ничего и не поняла, Виллоу. Я боролась, пока могла выиграть. А сейчас я проиграла. Тебе следует осознать это как можно скорее, не растрачивать себя впустую. Ты пытаешься вернуть меня к жизни, но в итоге убиваешь сама себя. Хватит, Вил. Отпусти меня, я устала.

- Не надо, Верити... Не делай мне больно, я не заслужила...

- Что? - зашипела Верити, схватив меня за руку и стиснув запястье. - Я делаю тебе больно? Да что ты вообще знаешь об этом? Хочешь, расскажу тебе о том, что такое по-настоящему больно?

Казалось, вся сила, что осталась в ней, сосредоточилась в этих исхудавших пальцах, она будто задалась целью сломать мне руку, но я молчала. А она говорила, говорила такие вещи, которые - я сейчас понимаю это - могла поведать мне лишь на пороге смерти.

А - Больно перерез`ать удавку, на которой висит твоя мать. Больно, когда тебе четырнадцать, а огромный вонючий извращенец берёт за свои денежки по полной. И ты молчишь, молчишь и даже делаешь вид, что тебе нравится, потому что знаешь - дома плачет полуторагодовалая сестрёнка, которую тебе нечем кормить. Больно, когда пьяная полуслепая старуха шурует внутри тебя спицей, больно видеть бесформенный кусок мяса и знать, что это твой ребёнок, который мог бы родиться, но ты решила иначе, хотя могла бы любить его... Потому что могла бы любить его. Вот что такое больно. Так что утрись и засунь подальше свои слезливые бредни!

- Ты права, мне не довелось испытать ничего подобного, - тихо ответила я. - Ты оградила меня от этого. Но я также теряла, я живая, я умею чувствовать. Ты ещё научишь меня настоящей боли, Верити.

Её пальцы дрогнули и разжались, оставив на бледной коже багровые следы.

Мне не в чем было винить сестру. Она и так слишком многое сделала для меня. Больше, чем кто-либо был вправе требовать от неё. Она жила ради меня. Существовала, чтобы я могла жить.

Есть предел всему - и любви и самопожертвованию... Она устала. Она заслужила покой.

Слишком долго я была эгоисткой. Я была ею, когда не спала ночами, дежуря у её постели, когда валилась с ног от усталости, когда молилась о выздоровлении сестры. Оказалось, что дать ей спокойно уйти - тот самый поступок, который красноречивее всего скажет, что я люблю её.

На следующий день к нам пришли люди Папы.

Наверное, я не совсем правильно выразилась, они пришли не конкретно к нам. Не только к нам. Они прошерстили все три яруса от и до, прежде чем обнаружили труп Хиляка. А уж тогда взялись за розыски тех, кто был причастен к убийству или же мог что-нибудь знать о том, чьих это рук дело. Тех, кто что-либо видел, слышал, замечал, о чём-нибудь догадывался. И начали с Ада, справедливо полагая, что в нём вероятнее всего найти если не убийцу, то хотя бы свидетеля.