Медовый месяц - Эми Дженкинс

Нет, я вовсе не думала о чем-то таком, когда, подобно туче, одиноко бродила по лондонским улицам в ранние утренние часы после девичника. Я не думала об этом, даже когда вставила ключ в дверь Мака и вошла. Просто я была счастлива снова оказаться в Челси. Челси очень утешает. Он напоминает мне универмаг «Питер Джонс» тоже в Челси, очень морально устойчивый – здесь «никогда не продают по преднамеренно заниженным ценам», и еще он известен тем, что там выставляют всевозможные виды ножниц, которые аккуратнейшими рядами выстроены на витринах. Говорят, что в случае ядерной войны следует прямиком бежать в этот универмаг, потому что у «Питера Джонса» ничего плохого случиться не может. Ну, и Челси сродни ему. В Челси ничего плохого случиться не может.

Я направилась в душевую Мака, где имелись также джакузи и двадцатидюймовый плоский экран с DVD и кабельным телевидением. Мака в городе не было, но он не возражал, когда я останавливалась у него. Он даже выделил мне комнату и даже предпочел бы, чтобы я жила там, – так он мог бы безостановочно грузить меня по двадцать четыре часа семь дней в неделю, когда появлялся в городе.

Я выбрала в комнате компакт-диск – специально «для ванной» – и включила на полную громкость. Потом поднялась на верхний этаж, зажгла свечи и с некоторым воодушевлением разделась, сбросив ночное снаряжение для девичника на ласкающий ноги пол из итальянского мрамора и собравшись всерьез заняться пеноароматерапией.

Если это кажется вам неприличным, имея в виду, что я только что отменила свое замужество, вам следует знать, что я Скорпион, и во время стресса мне необходимо погрузиться в воду. Я не могу связать две мысли, пока не погружусь в воду. Что-то вроде крещения – я возрождаюсь. До сих пор я чувствовала себя совершенно опустошенной. Я поймала себя на том, что думаю, каким бы образом возместить медовый месяц, но эта мысль беспокоила меня лишь постольку поскольку. Вероятно, я подавляла свои чувства или что-то в этом роде. А возможно, и нет – как я уже сказала, в Челси ничего плохого случиться не может.

Я позвонила своей сестре Флоре – в полтретьего ночи это было ничего, поскольку Флора работала помощницей по хозяйству в Лос-Анджелесе. У нас с Флорой была теория, что ей в действительности следовало быть испорченной девчонкой из Сан-Фернандо-Вэлли,[18]но ее послали не в ту семью. У нее были все данные для подобного сорта девицы – поверхностность в суждениях, белокурые волосы, соблазнительные длинные ноги, и она особенно хорошо смотрится с поднятыми на лоб темными очками. Я попроще, и волосы у меня русые. Длинное заурядное тело, темная кожа (если я даже ненадолго покажусь на солнце). И хотя нам с Флорой не хотелось разлучаться, в конце концов мы решили, что ей лучше проломить стену, уехать в Лос-Анджелес и там найти свои истинные корни.

Когда она взяла трубку, я не сказала «привет» или что-нибудь такое, а только:

– Свадьба отменяется.

– О. Боже. Мой. – Выговорила она первой же репликой. – Расскажи.

Я рассказала про лимузин и девиц, про долговязого шотландца, про аварию, про свою ссору с Эдом.

– Пощади, – сказала она, услышав про клуб со стриптизом, – это же мой мальчик Эд.

Флора считает Эда чем-то вроде божества с планеты Прелесть. Она впервые положила глаз на него, когда мы стояли у окна в офисе Мака, а Эд внизу разгружал свой фургон, и Флора у меня за спиной вдруг вся затряслась и прошипела:

– Кто? Кто это? – И на лице ее было выражение голодной акулы.

Я спросила:

– Где? – подумав, что она спрашивает про каких-то холеного вида наркодельцов, которые как раз вылезали из своего BMW на той стороне улицы, и мне понравилось, как они это делают. А потом поняла, что она имеет в виду Эда, и сказала: – Это Эд. Он ухаживает за садом.

– Он роско-о-шен, – протянула она.

Я заставила себя снова взглянуть на него.

– Ну, пожалуй, он… он… да, высокий, – сказала я и этим ограничилась. Но эффект, похоже, сохранялся и в следующие недели, когда Флора шептала мне: «Передай Эду привет от меня» – и приподнимала совершенно выщипанную бровь.

Назад в будущее: Флора мило культивирует среднеатлантический акцент.

– Я не купилась на то, что ты не выходишь замуж за самого красивого, самого достойного мужчину, который когда-либо ходил по планете и был к тому же таким высоким и роскошным. Я нисколько не купилась на ревность к стриптизерке в клубе, – проговорила она.

– А что ты знаешь об отношениях? – спросила я.

Наивный вопрос. Конечно, все – хотя Флора не ведет половой жизни. Она говорит, что ждет Настоящую Любовь, но, по-моему, она считает, что мужчины ее возраста просто не могут быть ей ровней. И все же она, кажется, не прочь. По ее словам, научные исследования доказывают, что секс лучше всего в среднем возрасте. Я сказала ей, что Настоящая Любовь подразумевает брак, а не секс, но она пропустила мои слова мимо ушей.

– Да наплюй ты на ту сиськастую дуру стриптизерку, – сказала она.

– Черри, – перебила ее я. – У нее есть имя, и я не вижу никакой причины оскорблять ее.

– Черри-шмерри. Все равно я не куплюсь на это.

– А я и не покупаю, – отрезала я.

– Ладно, не снимай свои кружевные трусики. Двинулись назад.

– Назад?

– Начни с самого начала.

Я описала вечер. Широкими мазками. Она ничего не уловила и потому сказала:

– О чем вы говорили? В лимузине – о чем?

Повисло молчание.

– Дыши, – сказала Флора.

Я и не заметила, что не дышу.

Снова молчание.

– М-м-м… Алло? – через мгновение с надеждой проговорила она.

– Мы говорили про парня, которого я тогда повстречала, – знаешь, который…

– Алекс, – коротко сказала Флора. – Любовь-Всей-Твоей-Жизни. – А потом добавила: – А-га.

– Послушай, – проговорила я, стараясь быть старшей сестрой, – с Алексом у меня все прошло. Это была фантазия. Я не такая дура, чтобы придавать этому значение.

– Я тебе не верю. Все мы такие дуры, и все придаем этому значение. А таким вещам особенно.

– Скажи, пожалуйста, – спросила я. – Ты на семь лет младше меня, откуда ты можешь все это знать?

– Я другое поколение. У нас мудрость в генах.

– Поколение «Ливайс»?

– Нет, – ответила она. – «Дизель».[19]Поняла? – Она помолчала, смакуя свой триумф, а потом продолжила: – Как ты себя чувствуешь?

– Жирной.

Когда Флоре было тринадцать лет, она выиграла приз на викторине Столичной Полиции (не спрашивайте), журналисты из местной газеты пришли в школу сфотографировать ее со статуэткой и спросили Флору, как она себя чувствует. Она ответила: «Жирной», потому что такой себя чувствовала. Она не ожидала, что выиграет, и на ней была далеко не самая лучшая форменная юбка, в которой она чувствовала себя жирной. Флора вовсе не была жирной, а просто не хотела фотографироваться – мы обе терпеть не можем фотографироваться. Как те туземцы, которые считают, что фотограф крадет у них душу.