Пороки - Евгения Савченко

— Четное число — нехорошо. — Поморщился Тод.

— Я не к тебе обращаюсь, — Сатира даже не взглянула на него, пристально, с улыбкой следя за выражением лица Серого Кардинала: — Называй.

— Три, одиннадцать, двадцать три, четыре.

Она быстро нашла книгу и, распахнув ее на названной странице, игриво прочла вслух фразу, показавшуюся мне в исполнении Сатиры жуткой:

— «Мэри, Мэри, что растет в твоем саду?» — Её сумасшедший смех заставлял невольно вздрагивать остальных.

— Отлично! — Серый Кардинал подошел к столу и, сметя с него стопку увесистых книг, поднял небольшое, в четверть столешницы, зеркало: — Сатира, там, на стене, есть ещё одно, ты знаешь, в чёрной раме.

Сатира вылетела из библиотеки, и толпа ринулась за ней. Всё это происходило быстро, суматошно, ярко. Как у детей, увлеченных лишь им одним понятной игрой.

На зеркалах рукой Сатиры красной помадой были нарисованы непонятные знаки. А может, она просто не умела рисовать…

Они с Юлием стояли по разные стороны коридора, ловя отражение зеркал в руках друг друга. Толпа разошлась по дверным проходам, углам, комнатам. Люди старались не мешать. Я с небольшой группой незнакомцев стояла за спиной Серого Кардинала. Наркоман, скрестив руки на груди, находился в ближайшем к нам дверном проеме. Он, кажется, уже начинал приходить в себя после дозы наркотика.

Серый Кардинал внимательно следил за отражением в зеркале Сатиры. Когда им удалось создать в отражениях коридор зеркал, в комнате чуть похолодало; стекло в руках Юлия треснуло, а потом посыпалось на пол градом острых длинных осколков.

Сатира медленно положила свое зеркало на пол. Довольно улыбаясь, она оглядывалась по сторонам.

Мне стало действительно жутко лишь тогда, когда в коридоре раздался мелодичный холодный смех, который принадлежал вовсе не Сатире. Это словно бы был смех маленькой девочки.

Все мгновенно перевели взгляды на одну из дверей комнат, которая была закрыта. Но это не была комната в конце коридора. Она располагалась почти в центре, и возле нее никто не стоял.

Предупреждающе прижав палец к губам, словно прося сохранять тишину, Сатира подошла к закрытой двери, резко распахнула её одним движением:

— Входи, Мэри, поиграй с нами!

Раздался ещё смех, на этот раз из темного угла коридора. Я понимала, что всё это может оказаться лишь банальным дурацким розыгрышем, но происходящее всё равно сводило с ума, заставляя вспомнить, как в детстве мы вызывали Пиковую Даму, искренне веря, что если не стереть вовремя ступеньки, нарисованные на зеркале, то всех нас задушат страшные чёрные руки ведьмы.

Детские страхи всплывали вновь, взрослея вместе со мной. И не на что было опереться в окружающей действительности.

Приглушенный неразборчивый шепот раздался где-то в конце коридора, и незнакомая мне высокая девушка отчаянно закричала, схватившись за голову, словно кто-то яростно растрёпывал ей волосы. Несколько друзей бросились ей на помощь, и через пару минут в коридоре снова повисла немая тишина, нарушаемая лишь редкими всхлипами жертвы.

Тягостно было не понимать, что происходит. Назойливый холодный сквозняк поглаживал меня по шее, забираясь под одежду. Сделав несколько шагов, замерла и Сатира. Звон ее каблуков по кафелю разрезал всеобщее молчание.

— А?!.. — Тод, стоявший посреди коридора, вдруг обернулся. Но тут же закрыл лицо руками, которые отчаянно тряслись.

Тонкий холодный смешок пролетел порывом ветра по полу и растворился в воздухе. Когда Тод отнял ладони от лица, все увидели, что из уголков его глаз стекают кровавые капли.

— Не страшно, капилляры лопнули, — Юлий снова внимательно осмотрелся по сторонам, негромко предупредив: — Не оборачивайтесь, если она задаст вам вопрос!

Что же за существо могли вызвать эти двое? Какого холодного призрака они пригласили и зачем? Всё это уже не слишком напоминало забавную детскую игру. Неужели Юлий и правда развлекается магией? И называет себя Серым Кардиналом… «Серый Кардинал» — это тот, кто незаметно манипулирует людьми из-за угла. Манипулирует в своих интересах, для достижения собственных целей. Это марионеточник, способный вести тонкую игру среди своих кукол, умеющий вести себя так, чтобы они не догадывались, кто дергает за ниточки, внушая им свои желания, свои мысли, свои пороки.

А он в открытую называет себя Серым Кардиналом. И несмотря на это, толпа набитых ливером кукол приходит сюда каждый день.

Меленькая холодная ладошка легла на моё левое предплечье, заставив мысли испариться, оставляя место только для размышления над вопросом:

— Чего ты желаешь? — Голос, несомненно, принадлежал существу, что так звонко и страшно смеялось в темном углу коридора.

Ответ нашелся быстро, бедной маленькой холодной Мэри не пришлось долго ждать. Не оборачиваясь, приглушенным уверенным голосом мои губы произнесли:

— Я хочу Серого Кардинала.

Слишком многое происходило в тот момент. Ныла потрепанная девушка, Юлий подошел к Сатире, чтобы взять её за руку, Тод негромко матерился, стирая с лица запекшуюся уже кровь. Мои слова не должен был услышать никто, но Наркоман, стоявший немного в отдалении, резко обернулся, ошарашено посмотрел на меня. Нерешительность испарилась, и я ответила ему упрямым открытым взглядом.

Сквозняк унёс с собой мертвый детский смех; зеркало Сатиры, лежащее на полу, треснуло и само по себе разбилось с мелодичным ярким звоном. Осколки подлетели над опустевшей рамой. Тишина снова окутала стоящих в коридоре людей.

— Кто загадал желание? — Юлий вопросительно осматривал толпу, желая увидеть «счастливчика».

Наркоман направился ко мне, приподнял мою левую руку, чтобы рассмотреть ядовито-красный отпечаток ладошки, оставленный мне на память зазеркальным существом.

Серый Кардинал подошел к нам, взглянул на след на моей руке:

— Добро пожаловать в наш клуб, Кнопка.

Что бы это ни значило, на лице Юлия светилась диковатая улыбка.

8 октября

— Я хочу поговорить… — Телефонный разговор с Никки — не самое приятное занятие, особенно теперь. Но я решила, раз уж я не могу нигде её найти, то будет правильно и честно позвонить ей.

Никто из нас до сих пор не говорил серьёзно о разрыве отношений. После того, как я бросила Нику полураздетой в Песочной Комнате, повздорив с Сатирой и сбежав, моя подруга погрузилась в глухое молчание. Её не было в университете, никто не открывал дверь её квартиры; застать Никки в тех местах, где мы часто бывали вдвоем, мне тоже не удавалось. С трудом получилось дозвониться до неё спустя одиннадцать дней полной тишины.

Расставаться по телефону гадко, но я не была уверена, что Ника захочет меня сейчас видеть. У неё для этого были веские причины, я ни минуты не обманывалась на этот счет.