Синее и белое - Борис Андреевич Лавренёв
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пол зашатался под Глебом. Проклятие!.. Что такое? Какой он молодой человек, он, завтрашний офицер?! Какая, черт подери, мука? При чем мука? Что он — мукой торговать собирается, что ли? Что делать?
Но Г. М. Нейман не заметил судороги, исковеркавшей лицо будущего мичмана.
Так же катясь на коротких ножках, он очутился у рояля и с ласковой деловитостью похлопал ладошкой по его сверкающей поверхности.
— Хороший инструмент!.. «Эрар». Что вы думаете? Купил в Одессе у княгини Трубецкой. Княгиня немножко промахнулась на виноградниках. Зачем князьям заниматься виноградниками, когда банк не дает ссуды? Я купил для Миррочки. Разве жаль?
Глеб остолбенело смотрел на Г. М. Неймана, как кролик на внезапно свалившегося с ветки огромного удава. Что он, с ума сошел, этот маклеришка? Как он смеет таи говорить об одной из лучших фамилий России?!
Не находя слов для ответа, Глеб резко повернулся и схватил с рояля лежавшую на крышке книгу в красном переплете, раскрыл ее.
«Спросить о чем-нибудь у Мирры, перевести разговор, иначе…»
Но Г. М. Нейман, увидев книжку в руках гардемарина (это был Киплинг на английском языке), с открытым сердцем доброго отца, обожающего свое дитя, выпалил!
— Это Миррочкина… Когда учился Сема, так я еще не мог ему устроить. Я еще бился как рыба об лед. Что вы думаете? А Миррочка живет, как королева. Хочет музыку — на тебе профессора консерватории. Хочет английский — пожалуйста… Разве жаль для ребенка?
«Куда бы провалиться?»
Глеб взглянул под ноги на отличный багряный йомуд, застилавший пол, но плотная ткань ковра не хотела расступаться. Из полумглы комнаты, дико распухая и щерясь скверными зубами, на Глеба поползла хохочущая образина Бантыш-Каменского.
«Ужас!.. Кошмар!.. — Глеб мучительно затоптался на месте. — Немедленно бежать! Но как?»
После Бетховена, после переполнивших его восторгом глаз, незабываемых и пьянящих, как весенняя гроза, — это чудовище! Глеб терял способность соображать.
— Папа, не болтай… Ты помешал Глебу Николаевичу играть.
Голос Мирры как будто дошел издалека, ломкий, жалкий, умоляющий о пощаде.
— Ой, прости, Миррочка! Что вы думаете? Я так забежал, по дороге… До свиданья, молодой человек. Кланяйтесь папаше.
Г. М. Нейман исчез с той же уверенной быстротой, с которой вкатился к дочери. Глеб мотнул головой, как оглушенный обухом бык, стряхивая страшный сон.
— Мне пора домой, Мирра Григорьевна.
Он взял похолодевшую руку девушки и пожал, не целуя. Встретил затаившийся, сухой, замкнутый взгляд. Ясно было — она все поняла. Что-то дрогнуло в груди Глеба, но он сдержался. Нужно было уходить. Все равно нужно было уходить.
— Я провожу вас, — сухо сказала Мирра.
В передней она остановилась у двери. Глеб заметил, как трудно и часто она дышит, — ей не хватало воздуха. Глеб замялся, открыл рот.
— Не говорите ничего, Глеб Николаевич… — Это было почти приказание.
— До свиданья. Завтра в десять у Лихачевых сбор, — сказал Глеб, чтобы что-нибудь сказать.
С коротким кивком она гулко захлопнула дверь перед Глебом.
Дома к обеду Глеб вышел злой, напитанный ядом. За столом отпустил матери несколько совершенно беспричинных колкостей. Это было настолько необычно для него, что Николай Сергеевич беспокойно взглянул на сына и покачал головой.
— Глеб! С мамой можно разговаривать приличней. Что с тобой?
Тогда Глеб сорвался, не доев сладкого, и, злобно хлопнув дверью комнаты, заперся на ключ. Там он лег ничком на диван и пролежал, упорно глядя в стенку, до вечера. Разлетайки бровей сходились и расходились, странные и непривычные думы морщили безмятежный юношеский лоб.
* * *В половине десятого утра Глеб уже был на пристани. Вплавленный в золотую воду реки катер слепил глаза отшлифованной медью трубы. Глеб сел на скамью набережной, от нечего делать перебрасываясь словами с машинистом, копавшимся в топке… Полчаса… три четверти — никто не появлялся со стороны спуска.
«Пойду навстречу… Что же они опаздывают?»
Но едва Глеб поднялся, из-за деревьев появились подъезжающие экипажи с молодежью.
— Почтенные джентльмены и прекрасные леди! — встретил Глеб подходящих. — Аккуратность не входит в число ваших добродетелей. Я испекся на солнце, как картофель в мундире.
И, еще не получив ответа, заметил, что среди приехавших нет Кати Лихачевой и Мирры. Стало не по себе.
— А где же Катя?
Нарочно — только о Кате. Не нужно показывать, что тревожит отсутствие Мирры.
Ответили сразу несколько голосов:
— Катя с Бартельсом пошли вытащить Мирру.
— Она не хотела ехать.
— Ей нездоровится…
Матрос катера принимал принесенные лихачевской прислугой корзинки с продовольствием. Девушки, подбирая платья, ахая, прыгали вниз, подхватываемые Глебом, рассаживались.
— Прикажете отваливать, господин ардимарин? — высунул голову из люка машинист.
— Погоди, братец. Еще не все.
Глеб искоса наблюдал за набережной. «Неужели это вчерашнее? Но стоило ли обращать внимание?» Позлившись у себя в комнате, больше всего на самого себя, Глеб к вечеру совсем развеселился. В конце концов, не виновата же Мирра в том, что у нее такой чудовищный родитель. А вот он вел себя, как дурак. Неужели нельзя было сохранить выдержку и уйти так, чтобы не обидеть девушку? А у него был, очевидно, такой идиотски растерянный вид, что она все поняла. Зачем? Просто он не пошел бы больше в дом, вот и все. А теперь как неприятно.
— Идут.
Глеб вскинулся. По краю набережной шли обе девушки и за ними Бартельс в широчайших кремовых брюках и панаме. Значит, все же Мирра едет. Глеб дружелюбно встретил даже кладбищенского стихоплета, потому что он пришел с Миррой.
— Понимаете, — тараторила еще издали Лихачева, — приходим, а она лежит с компрессом… Ни в какую!.. «Не поеду…» — Да что с тобой?.. — «Малярия, мигрень…» Только подумайте. Смешно! Что же, на воздухе хуже? Такая дивная прогулка — и капризы. Только тем и уломали, что Бартельс пригрозил остаться и стихи читать. Привели на веревочке…
Глеб подал руку Лихачевой, помогая сойти, и услышал, как рядом легко спрыгнула Мирра, отказавшись от помощи.
«Не хочет… Значит,