Дела сердечные - Тьерни Макклеллан

На другом конце провода с шумом втянули воздух.

— Не хватало еще, чтобы вы мне указывали, что делать или не делать. — Соединявшие нас кабели явно покрывались инеем. — Будучи ответственным за дом риэлтором, я полагаю, что…

Тут я снова перебила. Честно говоря, вовсе не намеренно, просто ее слова напомнили об одной вещи, которую мне захотелось прояснить, причем немедленно.

— Вчера утром вы говорили с Труди Дермот, которая показывала дом, так? Ведь каждая встреча должна была проходить через вас.

— Ну да, говорила… — Миссис Чайлдерс заметно встревожилась. — Но откуда мне было знать, что…

Я не дослушала и снова перебила. Мадам и без того в бешенстве — что я теряю?

— Скажите, Труди не упоминала, кому она показывает дом?

Не успела спросить, как сама поняла, каким будет ответ. Труди не любила раскрывать свои карты. Для нее назвать другому агенту имя своего клиента было все равно что отдать потенциального покупателя.

— Нет, не упоминала, — ледяным тоном ответствовала миссис Чайлдерс. — Я сообщила миссис Дермот, что ключ она найдет в почтовом ящике, только и всего. — Тут мадам, очевидно, решила, что лучший способ обороны — это нападение. — И знаете, по-моему, вы тоже не называли мне имен людей, которым показывали дом сегодня.

Логично рассуждает.

— Послушайте, миссис Чайлдерс…

Я искренне хотела уладить конфликт, но миссис Чайлдерс не дала мне такой возможности и последовала моему примеру:

— Простите, что перебиваю, но не могу больше занимать телефон. Разумеется, я приеду, как только смогу. — Тут она тяжело вздохнула. — Вообще-то я не собиралась сегодня выходить из дома, так что придется уложить волосы и погладить что-нибудь из одежды. Тем не менее буду весьма признательна, если вы меня дождетесь. Благодарю.

Ого! Запредельная любезность! Фирменный ход моей матушки, когда она злится. Эх, дамочка, не хотелось бы вас огорчать, но вам еще ходить и ходить в драмкружок. Моя мама вас мигом за пояс заткнула бы.

Не исключено, что я бы призадумалась, стоило ли так злить миссис Чайлдерс и чем это может обернуться, но у меня не было времени. Через пять минут появилась Энни. Невероятно! Она прибыла раньше полиции. И, к несчастью, не одна — притащила с собой Натана.

Стоя на пороге, я наблюдала, как мой сын с мрачной миной торопливо шагает по аллее, поддерживая под руку Энни. Одет он был как обычно — в шорты. По-моему, ничего другого он и не носит. Да, у Натана вполне приличные, мускулистые ноги, но лучше бы он их демонстрировал в жаркую, солнечную погоду. Сегодняшний денек явно был не из таких, и коленки Натана цветом почти сравнялись с его синей рубашкой, выглядывавшей из-под распахнутой кожаной куртки.

Глядя на приближающиеся посиневшие коленки сына, мне хотелось подбежать к нему и повелеть сию же минуту вернуться в машину и ехать домой. Немедленно! И никаких "но"! И надеть, черт возьми, джинсы.

Язык так и чесался, да вот беда — Натан давно уже вышел из-под моей опеки.

А еще мне ужасно не хотелось, чтобы Натан увидел то, что видела я. Да и Энни лучше не смотреть.

— Послушайте, — заговорила я, едва они переступили порог, — полиция еще не приехала, и поэтому…

— Ну и что? — оборвала меня Энни. Голос ее слегка окреп со времени нашего телефонного разговора. — Я хочу видеть сестру. Где она?

Я судорожно сглотнула.

— Она в подвале, Энни, но тебе незачем туда спускаться. Поверь, ничего уже нельзя сделать.

Натан, по всем признакам, был со мной согласен. Переминаясь с ноги на ногу, он с мольбой взирал на Энни. Но та даже не взглянула в его сторону. Она смотрела на меня.

— Скайлер, я должна ее увидеть. Я должна увидеть Труди своими собственными глазами.

— Энни, лучше не надо… — не сдавалась я.

— Как пройти в подвал?

— Через кухню. Но, Энни, может, все же не надо…

— Надо!

Решительным шагом она пересекла холл и прошла на кухню. Натан попытался ее удержать, но Энни ловко увернулась и вихрем пронеслась мимо супругов Коновер, которые по-прежнему жались у стенки. Нам с Натаном ничего не оставалось, как последовать за Энни.

Дверь в подвал была нараспашку. Ни секунды не колеблясь, Энни рванулась вниз. Я же, не испытывая желания снова смотреть на Труди, осталась наверху. Натан, к счастью, тоже. Сердце мое оглушительно стучало, желудок свело судорогой.

Определить момент, когда Энни увидала бедняжку Труди, не составило труда. Снизу донесся ужасный звук — нечто среднее между рыданием и воплем.

Бросив на меня безумный взгляд, Натан стремглав ринулся следом за подругой. Я попыталась его удержать, но он оказался слишком шустрым.

Спускаться в подвал мне совсем не улыбалось, но, похоже, выбора не было. Собравшись с духом, я ступила на лестницу, стараясь проглотить ком в горле и подготовиться к очередной встрече с кошмаром.

Могла бы не готовиться. Не успела я занести ногу над второй ступенькой, как Натан пулей вылетел обратно. Следом поднималась и Энни. Выскочив наверх, сын встретился со мной взглядом. Я заметила, как он побледнел.

— Жуть! — только и вымолвил сын.

Уж кто-кто, а Натан никогда не ведал сложностей с высказыванием своего мнения.

— Натан, — укоризненно заметила я тоном заботливой мамочки, — разве я не велела тебе туда не ходить?

Большей глупости я, наверное, в жизни не произносила. Что и подтвердил взгляд, которым меня одарил сынок.

— Да, мам, — кивнул он, — говорила.

За его спиной рыдала Энни.

— Го-осподи! — голосила она. — О господи! О-о го-оспо-оди! Го-о-оспо-оди!

Нет, все-таки со мной что-то не так. Из другого конца холла Бекки с Карлом смотрели на Энни с неподдельным сочувствием. Я же просто на нее смотрела. И точка.

Энни схватила Натана за руки и, развернув к себе лицом, зарыдала ему в рубашку. Никаких сомнений — девушка явно расстроилась. И все же в ее истерике угадывалась некая фальшь. Не спорю, помянуть имя Божие всуе иногда полезно… ну, скажем, раза два. Или даже три. Но чтобы четыре? Явный перебор, на мой взгляд.

Я поспешно упрекнула себя за черствость. Мыслимое ли дело — подвергать критике проявления человеческого горя! Да кем я себя возомнила!

Рыдания Энни становились все громче. Она вцепилась в Натана, словно он был спасательным кругом, по щекам ее катились вполне натуральные слезы — мокрые, как и полагается. И все же я сомневалась: что это — неподдельное горе или игра на публику?

Зрителей, впрочем, было маловато. Главным образом — супруги Коновер, которые, казалось, не в силах были оторвать глаз от душераздирающей картины. На их лицах читалось отвращение, тем не менее парочка подобралась поближе к сцене. Дабы не упустить ни единого отвратительного мгновения.