Не навреди ему - Джек Джордан

Почему я? Почему Ахмед Шабир?

Я должна убить не просто пациента, а члена парламента. Смерть Ахмеда Шабира вызовет бесчисленное количество вопросов, сразу начнется расследование. Больнице придется бросить все свои ресурсы на пиар; новостные СМИ только и будут писать об этой смерти.

Моей карьере придет конец.

А как иначе? Это моя работа – мой долг – уберечь пациентов от вреда. В этом смысл моей профессии. Без клятвы не будет доверия, а без доверия карьера, которой я посвятила всю свою жизнь, прекратит свое существование.

Бросаю взгляд на часы на стене: час ночи. Неужели кто-то следит за камерами ежесекундно? Может, я могла бы притвориться спящей, выждать – час или два – и вылезти через окно своей ванной на крышу гаража. Если оставить телефоны в доме и пойти в полицию пешком, я могла бы вернуться до рассвета.

Господи, Анна. Какой абсурд. Ты затеяла побег из собственного дома.

Мишка, явно повеселевший, возвращается в дом и направляется прямо к шкафу со своей едой. Я закрываю за ним дверь во двор, насыпаю ему сухого корма в миску и, хромая, возвращаюсь в прихожую. Совершенно не понимаю, что мне нужно делать, и брожу без дела в темноте. Каждый раз, когда у меня возникает желание щелкнуть выключателем, я себя останавливаю – не хочу давать тем, кто сидит по ту сторону объектива, возможность рассмотреть меня получше.

Я останавливаюсь возле лестницы и смотрю наверх. Подумать только, всего лишь год назад я думала, что это дом моей мечты: пять спален, четыре ванные, огромные окна, идеально белые стены. Я думала, что смогу жить здесь до конца своих дней. А теперь из дома высосали всю любовь. Без Зака, да даже без Адама, он превратился в безжизненную пустую скорлупу.

Адам.

Я возвращаюсь в гостиную. Мой телефон был выключен с тех пор, как этот человек заменил аккумулятор. Стоит мне его включить, как экран заваливает уведомлениями: пропущенные звонки, голосовая почта, сообщения.

Я вспоминаю, как пистолет со стуком опустился на журнальный столик.

Если расскажешь кому-нибудь, твой сын умрет.

У меня начинают трястись ноги, и я опускаюсь в кресло, слушая, как миска Мишки лязгает по кухонному полу, когда он вылизывает ее дочиста.

Слава богу, Адам в командировке. Если бы он был в Лондоне, он бы уже приехал сюда, чтобы все уладить, и кто знает, как тогда все могло бы повернуться. Я остро чувствую на коже взгляды камер, как будто у них есть глаза, и поднимаю голову к одной из них, в углу комнаты.

Они записывают только изображение? Или меня слышно?

Смотрю на свою дрожащую руку с побелевшими костяшками, которая сжимает телефон.

Адам не должен ничего знать, пока я не поговорю с полицией. Я расскажу ему все, когда Зак будет в безопасности.

Я поднимаю к уху телефон, чувствуя кожей щеки подрагивающий холодный экран. Он отвечает после второго гудка.

– Ну и почему, скажи, ты мне раньше не отвечала? – рявкает он в трубку.

У него еще хватает наглости злиться на меня после того, как я бессчетное количество раз слушала гудки, пока он порхал из бара в бар в Амстердаме после своих деловых встреч, а в глазах у него отражались красные огни района, где он, по его словам, ни разу не был. Изо рта у меня уже рвутся ругательства, но я быстро заставляю себя их проглотить. Сейчас не время, я должна отмести любые подозрения, которые могли у него возникнуть. Нас слушают похитители.

– Я ошиблась, – говорю я тихо.

– Что значит «ошиблась»?

– Эти фургоны стояли не у того дома, кто-то другой переезжает с нашей улицы. Они перепутали адрес.

– Но ты сказала, что они в доме.

– Я же говорю, ошиблась.

– Почему ты решила, что это приставы?

– А ты как думаешь?

Он продолжает что-то говорить, но мое внимание отвлекает кровь на ковре; темно-багровые капли, присохшие к ворсинкам на том месте, где я заехала непрошеному гостю по носу. На стене, там, где они меня держали, остались следы. Я вспоминаю ощущение от перчатки, которая расплющила мои губы о зубы. Я никогда больше не смогу взглянуть на эту комнату по-другому.

– Анна, ты меня слушаешь?

– Извини… я смотрела свое расписание на завтра.

Он тяжело вздыхает. У меня были причины хотеть развода, но и у него тоже: он говорил, что я слишком много работаю и не уделяю внимания ему и Заку.

Они всегда для тебя важнее.

Последние слова Зака мне перед тем, как его увезли. Каждое из них как удар камнем. Он, наверное, слышал, как Адам говорит мне то же самое.

– Кому придет в голову переезжать так поздно вечером? – спрашивает он.

– Они сказали, что сложно было получить ключи, что-то такое.

– Понятно.

Снова повисает неловкая пауза, и я боюсь, что он меня раскрыл, почувствовал, что я ему лгу. Тишина в телефоне как крик мне в ухо.

– Зак ждет завтрашнюю поездку? – спрашивает он.

Мою грудь пронзает острая боль, когда я слышу его имя.

– Алло? Ты меня слышишь?

– Да, извини. Ждет.

– Хорошо. Напиши, когда он приедет. Хочу ему позвонить.

– Нет! – выкрикиваю я. И в ту же секунду жалею об этом.

– Да блин, почему нет-то?

Спокойно, Анна.

– Я думаю, это плохая идея.

– Что? Почему это?

Мне нужно было раньше продумать ложь, теперь мне придется запомнить каждое слово, которое я произнесу. В глазных яблоках уже пульсирует мигрень.

– Анна?

– Зак сейчас не хочет разговаривать ни с тобой, ни со мной. Он слышал, как мы ссорились, и…

Я столько раз выговаривала ему за ложь, напоминала, что брак строится на честности и доверии, а теперь сама вру и не краснею. Но едва появившееся чувство вины я давлю в зародыше.

Ты делаешь это ради Зака.

– И что? – нетерпеливо спрашивает Адам.

– Он расстроился и убежал в свою комнату. Даже не позволил мне пожелать ему спокойной ночи. Я думаю, ему будет полезно отдохнуть немного от нас обоих. Наше расставание не прошло для него даром, Адам.

– Да господи, ему восемь лет. Ему нужен не отдых, а любовь.

– Извини, конечно, но не тебе судить, что ему нужно. Я вижу его каждый день и знаю, что для него лучше. Сейчас ему нужен отдых. Мы так долго думали только о себе, пора перестать быть эгоистами и сделать что-то для него.