Леопард на солнце - Лаура Рестрепо

– Говорят, что эта Немая Барраган молчала не потому, что не могла разговаривать, а потому что не желала.

Про нее много разного говорят, потому что люди не переносят ее молчания. Ее считают злой и самодовольной. Люди не любят тех, кто не болтает о своих секретах, кто не признается в слабостях, а она тверда, как гранит, и способна вынести пытку без единой жалобы, не идя на уступки и не прося пощады.

– Рассказывают, что однажды она не выдержала и что она рыдала на плече одного человека, который был ее возлюбленным.

– Вранье. У нее никогда не было мужчины, она всю жизнь носила пояс невинности, всегда запертый на висячий замок.

– Кто же ее заставил его носить?

– Никто ее не заставлял. Она сама решила защитить железом свою девственность.

– А ключ у кого был?

– Ни у кого. Она своими руками заперла замок, бросила ключ в унитаз и спустила воду.

– Кроме того, она никогда не носила цветной одежды. Даже белого или серого не надевала.

Никогда не носит цветной одежды. В этом она не отличается от всех других женщин семьи Барраган. С тех пор, как они начали хоронить своих мужчин, они всегда ходят только в черном. Хотя и с зеленым отливом от длительной носки. Обычай требует носить траур год по каждому покойнику, а они не успевают отметить годовщину, как приходит черед следующего. Они живут должницами долгой скорби, и им не хватает жизни выплатить долг.

Когда Немая входит в комнату племянника, она, как и он, не замечает плотной влажной духоты, застоявшейся здесь за ночь. Как и пояс невинности, черная одежда служит ей доспехами, защищая от ощущений и чувств.

Она опускается на колени возле юноши и долго смотрит на него. Так она прозревает, что ему снится: она видит голубую игуану в стеклянном шаре. Она давно уже научилась читать чужие сны и может смотреть их, как кино.

Немая не отрывает взгляда от племянника. Ее глаза под густыми бровями, окаймленные густыми ресницами, непостижимы, как таинство, и грозны, как Святой Судия, что судит и не прощает. Эти глаза видят все и ни о чем не расскажут.

– Кому не приходилось замечать этот пронизывающий взгляд Немой Барраган!

– Говорят, что она видела сквозь стены и поэтому знала тайны всех вокруг.

Женщина созерцает небесную красоту юноши и выжидает. Пять, и десять, и пятнадцать минут она глядит на это молодое, такое чистое и свежее тело. Она видит, что оно спокойно и пусто, покинуто обитателем, устремившим свой полет в горнюю область сна, туда, где нет ни сознания, ни памяти, далеко-далеко от этой кровати, и от этой комнаты, и от этого мира. Немая протягивает руку и, едва касаясь, гладит медовую кожу спины.

Затем она поднимается, выходит и входит опять, неся на подносе чашку кофе, флакон антисептика, вату, марлю, пластырь и бутылку микстуры. Она открывает два окна комнаты, выходящие во внутренний дворик, будит Арканхеля, тряся его за плечо, и подает ему кофе.

– Мне снилось, что ты меня трогаешь, – говорит он, его голос спросонья пресекается в глубине гортани.

«Нет», – она отрицательно качает головой. «Тебе снилась игуана», – думает она.

Арканхель отрешенно, с закрытыми глазами, пьет кофе. Допив, он снимает повязку с руки. Рана от пули все еще не зажила. Немая вновь опускается на колени у его кровати и предается выполнению лечебных процедур. Она чистит рану энергично, не давая спуску. Удаляет инфекцию пинцетом и ватой, промывает рану перекисью и протирает пораженное место с такой же силой, как человек, оттирающий пятна на плиточном полу.

От боли сонливость, наконец, покидает юношу, он охает, смеется, кричит, мешает действиям тетки, хватая ее запястья, снова смеется, и наконец сдается – она сильнее его и совершает все процедуры с решимостью пастуха, клеймящего скот.

Руку Арканхеля покалывает, от чего на лбу у него выступает пот, и Немая дает ему глотнуть микстуры из бутылки и отирает лоб пропитанными спиртом платками.

– Почисти еще, Немая, – просит он. – Рана еще болит. Чтобы зажило.

Но он не хочет, чтобы рана заживала. Он провел бы все утро за этим лечением, терпя жжение, с тем, чтобы тетка была рядом. Он хочет продлить эту маленькую ежедневную пытку, столь вознагражденную, столь терпимую, с тем, чтобы Немая не отдалялась, не отпускала его. Он не хочет ждать следующего дня, повторения ритуала с ватой и антисептиком, чтобы ее руки вновь прикоснулись к нему. Без радости он замечает, что рана заживает, и боится, что когда она совсем затянется, Немая уже не будет приходить по утрам, чтобы освежить его лоб смоченными спиртом платочками.

– Чудовищно, этот ребенок Арканхель был влюблен в свою тетку с материнской стороны. Поэтому ни одна женщина, кроме нее, ему не нравилась.

Зато он им нравится. У него много подружек, и он занимается с ними любовью. Это девушки из квартала – заслуживающие доверия, из надежных семейств. Немая сама приводит их в комнату и запирает с ним, поскольку Арканхелю по соображениям безопасности запрещено выходить. Таков приказ Нандо, который бережет брата пуще собственной жизни. Особенно после покушения.

Арканхель был ранен в руку три месяца назад в столице. Это произошло в аудитории инженерного отделения одного из частных университетов, куда Нандо отправил Арканхеля, чтобы тот был подальше от войны и от семейной торговли.

– Ты будешь учиться, приготовься, – сказал он ему однажды ни с того ни сего, расправляясь с тарелкой фасоли. – Живи далеко от нас. Чтобы жизнь у тебя была совсем другая. Нам всем выпало остаться неучами, а ты будешь образованным.

Без дальнейших объяснений, не интересуясь его собственным мнением, юношу послали в столицу в сопровождении двух верных людей Нандо, назначенных стеречь его день и ночь. Отъезд совершился втайне, чтобы не навлечь опасности, и в университет он прибыл с поддельными документами, с фальшивым аттестатом о среднем образовании, которого в действительности не завершил, и с категорическим приказом держаться подальше от всех, кто может узнать его, и от женщин, которым могло бы прийти в голову в него влюбиться.

Желая скрыть красоту черт, его обрили наголо, чем только ее подчеркнули, и нацепили на него ненужные ему очки с простыми стеклами без диоптрий. На ту сумму, что Нандо высылал ему ежемесячно, Арканхель – теперь его звали Армандо Лопера – жил, окруженный роскошью, однако был все время подавлен холодом гор и немилосердным одиночеством, которое не решался нарушить, чтобы не выдать себя.

Несмотря на бесчисленные предосторожности, Монсальве обнаружили его и организовали операцию, чтобы покончить с ним. Если у них ничего не вышло, то лишь потому, что в минуту, когда стреляли, другой студент невольно встал у них на пути, получив большую часть пуль и отдав свою жизнь взамен того, кого не знал даже по имени. Все последствия случившегося свелись к заметке в разделе происшествий в газете уголовной хроники, ранению руки, полученному Арканхелем, да тому внезапному испугу, который навсегда остался в его душе, снискав ему славу человека с придурью и не от мира сего.