Интернат для брошенных мужчин - Марина Полетика

– Сколько? – спросила Людмила Петровна, простив ему переход на «ты».

– Одиннадцать. Из них на плаву четверо, я в том числе. Те, кто приноровились плавать в соляной кислоте. Нам ведь как обещали? Берите, мол, землю и в свободное плавание по волнам рыночной экономики! Только оказалось, что не в воде, а в кислоте. Разъедает все на хрен!

– А остальные?

– Остальные? – зло посмотрел на нее Краев. – Кого посадили, кого убили. Девяностые, сама знаешь. Кто от инфаркта. Кто повесился или застрелился. Последний – Андрюха Тимохин из Первомайки. Взял кредит. А ему землю под сенокос не дали. Коров пришлось на мясо. Когда понял, что отдавать нечем, поехал в район, обстрелял из охотничьего карабина здание администрации. Табличку, говорят, повредил. Его в кутузку. Ночь продержали, утром выпустили под подписку о невыезде. А он ее все равно нарушил, подписку эту. Дома выстрелил себе в грудь из того же карабина. И отъехал.

– А почему все так? – прошептала Людмила Петровна.

– Хочешь знать? – усмехнулся Краев. – Вот смотри: у меня свиней двести голов и две с половиной сотни гектаров земли под ячмень и пшеницу. Я один работаю. Работы на полдня. Но мои возможности безграничны! Я могу пятьсот гектаров обрабатывать. И поголовье могу увеличить. Техника есть, работников найму, если надо будет. Только не нужно никому.

– Как не надо? – не поняла Людмила Петровна. – Почему?

– Ох и глупая ты, фермерша! – махнул рукой Краев. – Это же все потом продать надо. А рынка сбыта мне никто не даст. У нас все закупают ниже себестоимости. Бензин дороже молока. Года три назад завалили рынок импортным мясом по демпинговым ценам. Никто из наших мясо сдать не мог, просто не брали! Мы, говорят, из-за бугра копеечное привезем. Мужики до отчаяния доходили. Что ты думаешь? Потом осудили двух чинуш из Минэкономразвития, как писали, «за сверхплановую торговлю разрешениями на ввоз мяса». В них ли дело? Они стрелочники! А на другой год уже на зерно покупателей не было, и опять по той же причине: урожай высокий, закупочные цены смешные. Я выкрутился, перезанял, квартиру в городе продал. Может, и опять кого посадили, не в курсе. А вот сколько наших по миру пошло, я точно знаю. А ты говоришь – фермерское хозяйство… Скажи, тебя в твоем Большом Шишиме уважают? Соседи там, ученики?

– Вроде да, – пожала плечами Людмила Петровна.

– То-то и оно. А станешь фермером, придется таких вот собачек заводить. От соседей. И от всяких любопытных. Потому что я в их глазах богач и куркуль. И раскулачить меня – святое дело. Так что извини за собак-то. А ты по какой части учительница?

– Русский язык и литература.

– Стихи, наверное, пишешь? – беззлобно спросил Краев.

– Пишу, – созналась Людмила Петровна и оправдалась: – Но я их никому не показываю.

– Вот и пиши. Стихи, книжки. Краеведческие можно. А сюда не лезь. Не женское это дело. Тут и мужики не выживают. Зачем тебе? Какой дурак тебя надоумил?

Неожиданно для себя Людмила Петровна рассказала Ивану Краеву свою историю: и про Тимкину выходку, и про то, как уволили ее, и что помощи ждать неоткуда, а работы по специальности не найти. И уехать не может, потому что мама. И вообще – почему она должна уезжать, будто преступление совершила, дав пощечину юному негодяю?

– Нет, это ты правильно ему по роже дала, – когда она закончила свой рассказ, подвел итог Краев. – Он тебе еще спасибо потом скажет, когда вырастет. И что уезжать не хочешь – тоже правильно. Мы тут на своей земле. Я бы давно свалил в Германию или в Америку, работал бы и горя не знал. Знакомые там есть, говорят, можно устроить. Но мне за державу обидно. Я не куркуль какой, а свободный гражданин своей страны!

Людмила Петровна кивала, слушая, даже глаза у нее загорелись – на сей раз она была с Иваном Краевым полностью согласна.

– И вот что, родственница, – улыбнулся Краев. – Если нужна будет помощь, обращайся. Денег там или что. Вот телефон мой и электронка. Или приезжай, я всегда дома.

Где-то поблизости вдруг раздался жуткий грохот, словно колотили в большой железный таз. Людмила Петровна подскочила.

– Мама волнуется, – спокойно пояснил Иван. – Заболтались мы с тобой, мне ехать пора.

Он проводил Людмилу Петровну до ворот. Вышла Анастасия Михайловна, молча, скрестив руки на груди, встала на крыльце. Смотрела неприязненно. У ее ног сидела кошка, бросала взгляды на Людмилу Петровну, брезгливо дергала боками. Иван посмотрел на небо: собиралась гроза, уже виднелись первые сполохи.

– Слушай, Людмила, давай-ка я тебя до дому подброшу. Невелик крюк. Автобуса до вечера не будет, да и вымокнешь, – предложил он. – Погоди, машину выведу.

– Не сахарная, не размокнет! – крикнула вслед сыну Анастасия Михайловна. – Всех развозить – на бензине разоришься!

– А много к вам народу ходит? – невинным голосом поинтересовалась у нее Людмила Петровна, воспользовавшись тем, что почтительный сын ее не слышит.

Старуха с кошкой опять фыркнули и, не попрощавшись, ушли в дом. Бабахнула об косяк тяжелая дверь. Надо же, удивилась Людмила Петровна, мать такая зараза, а Иван вполне хороший мужик. И вовсе он не куркуль, потому что думает о благе государства. Недаром у него флаг висит.

Итак, надо было срочно придумывать себе новое занятие. Но, как назло, ничего не придумывалось. И работа по хозяйству, как лекарство, к которому привык организм и на которое уже почти не реагирует, уже не занимала все ее время целиком, не помогала отвлечься от мыслей. Одна радость: с сыновьями вроде все в порядке. Владька наконец стал писать. Деревенский мальчишка, попавший во взрослую мужскую жизнь вдали от мамы и бабушки, теперь ощущал себя взрослым и настоящим, и даже ответственным за них. Письма состояли из традиционных фраз: «Мам, это Заполярье, а совсем не холодно!», «И кормят нас хорошо, ты не волнуйся!», «А дедовщины нет, честное слово!». Проверить невозможно, но, судя по тому, что остальная часть письма пестрела восклицательными знаками, новым этапом своей жизни Владька был доволен.

Людмила Петровна перечитывала вновь и вновь, то улыбаясь, то смахивая слезу: «Здравствуйте, дорогие мама и бабушка! Пишет вам матрос Северного флота Владислав Мумриков. Служу я на тяжелом авианесущем ракетном крейсере «Адмирал Кузнецов». Что это такое – вы даже представить не можете, особенно бабушка. Потому что это как огромный дом в двадцать этажей, а полетная палуба как три футбольных поля. Ну, или как две поляны возле нашего Талого Ключа. Тут у нас и спортзалы, и пекарни, и госпиталь, потому что народа – две тысячи человек. Сначала смешно было: показали дорогу на камбуз и на построение в ангар, это я запомнил. А потом говорят – пойди туда-то и принеси то-то, а я не знаю, где это находится! Коридоры – забегаешься, хотя указатели, конечно, есть. Но я все равно блудил, как по лесу, только что «ау» не кричал. В общем, много писать некогда. Но ты, мама, попроси кого-нибудь из наших или Сашку, пусть они тебя научат, как Интернетом пользоваться, там про наш крейсер много чего написано и фотографии есть, вы бы хоть посмотрели».