Летнее утро, летняя ночь - Рэй Брэдбери

– Но ведь…

– Решено! – засмеялся он и ускорил шаг, похлопывая ладонью по буханке. – Пусть вырежет на корочке свое имя и перешлет всем нашим по кругу, если знает их адреса. А под конец – мне, с автографами!

– Послушай, – сказала она, взяв его под руку, – зачем себя расстраивать? Ты уже много раз проделывал нечто похожее, да только…

Он не слушал. «Почему такие идеи не приходят в голову днем? – размышлял он. – Почему они всегда лезут в голову после захода солнца? С утра первым делом, ей-богу, – думал он, – отправлю этот хлеб Тому, а он перешлет дальше. И точно такая же буханка, какую выбросили и сожгли, вернется ко мне! Чем плохо?»

– Посмотрим, – сказал он, когда жена отперла входную дверь, затянутую сеткой, и впустила его в душный дом, встретивший их молчанием и теплой пустотой. – Посмотрим. Мы еще распевали «Плыви, плыви, челнок, плыви», как сейчас помню.

* * *

Утром он спустился по лестнице в холл, залитый прямыми лучами солнца, и на мгновение застыл, побритый, пахнущий свежестью зубной пасты. Солнце било во все окна. Он заглянул в столовую, где уже был подан завтрак.

Там хозяйничала жена. Она неторопливо и размеренно нарезала пеклеванный хлеб.

Сев к столу, освещенному солнцем, он потянулся за газетой.

Жена взяла только что отрезанный ломтик хлеба и чмокнула мужа в щеку. Он погладил ее по руке.

– Тебе один или два тоста, дорогой? – заботливо спросила она.

– Пожалуй, два, – ответил он.

1951

Меня зовут Маргарет Лири. Мне десять лет, учусь в пятом классе. Ни братьев, ни сестер у меня нет. Зато родители хорошие, только со мной совсем не занимаются. Мы и представить не могли, что нам придется разбираться с убийством одной женщины. Ну, близко к тому.

Когда живешь на такой улице, как наша, даже в голову не приходит, что может произойти какой-нибудь страшный случай: что стрельба начнется или человека ножом пырнут или закопают живьем чуть ли не у тебя во дворе! А когда что-нибудь такое приключается, просто отказываешься верить. Как ни в чем не бывало делаешь себе бутерброд или печешь пироги.

Сейчас расскажу, как все случилось. Дело было в июле, в самую жару, вот мама и говорит:

– Маргарет, сбегай-ка за мороженым. Сегодня суббота, папа будет обедать дома, надо его побаловать.

Побежала я через пустырь – это прямо за нашим домом. Пустырь огромный. Мальчишки там всегда в бейсбол играли, хотя под ногами полно битого стекла и всякого мусора. Иду я, значит, домой с мороженым, никого не трогаю – тут-то все и началось.

Слышу – женский голос кричит. Я постояла, прислушалась.

Голос шел из-под земли.

Действительно, кричала какая-то женщина, которую засыпали слоем стекла, камней и мусора, – жутко так кричала, с надрывом, просила, чтобы ее откопали.

Перепугалась я до смерти. А она все кричит, глухо так.

Тут я как припустила! Упала, вскочила – и дальше бегу.

Кое-как добралась до дому; там мама – хлопочет себе на кухне и не знает самого главного: что у нас, чуть ли не за домом, какую-то тетеньку живьем закопали и она теперь зовет на помощь.

– Мам! – кричу.

– Не стой, мороженое растает, – говорит мама.

– Да ты послушай, мама! – говорю.

– Неси в холодильник, – велела мама.

– Слушай, мам, у нас на пустыре женщина кричит.

– И руки вымой, – сказала мама.

– Она так кричит, так кричит…

– Не забыть бы соль и перец. – Мама уже куда-то отошла.

– Ты меня не слушаешь! – выкрикнула я. – Нужно ее спасти. Она придавлена тоннами мусора, и, если мы ее не откопаем, она задохнется и умрет.

– Ничего, пусть подождет, пока мы пообедаем, – ответила мама.

– Мам, ты что, не веришь мне?

– Верю, доченька, верю. А теперь вымой руки и отнеси папе вот это блюдо с мясом.

– Не представляю, кто она такая и как туда попала, – говорю я. – Но мы должны ее спасти, пока не поздно.

– Боже мой! – ужаснулась мама. – Что с мороженым? Что ты с ним сделала – оставила на солнцепеке, чтобы оно растаяло?

– Говорю же тебе, на пустыре…

– Ну-ка, брысь отсюда!

Я побежала в столовую.

– Привет, пап, там на пустыре какая-то женщина кричит…

– Все женщины кричать здоровы, – отозвался папа.

– Я правду говорю.

– Да, вид у тебя серьезный, – заметил папа.

– Надо взять кирку и лопату и раскопать ее, как египетскую мумию, – говорю я ему.

– Археолог из меня сегодня никакой, Маргарет, – ответил папа. – Давай вернемся к этому в октябре, по холодку, только ты мне напомни.

– Надо сейчас!

Я и сама перешла на крик. Думала, у меня разрыв сердца будет. Я и распереживалась, и страху натерпелась, а папа знай подкладывает себе мяса, отрезает кусочки да в рот отправляет, а на меня ноль внимания.

– Пап, – зову его.

– Ммм? – отвечает он, а сам все жует.

– Пап, доедай – и сразу выходим, мне одной не справиться. – От меня так просто не отделаешься. – Папа, пап, я тебе за это все деньги отдам из копилки!

– Так-так, – говорит папа, – у нас, как я понимаю, намечается крупная сделка? Не зря же ты мне предлагаешь все свое честно нажитое состояние. На какую ставку я могу рассчитывать?

– У меня целых пять долларов – весь год копила, вот на них и рассчитывай.

Папа взял меня за локоть.

– Я тронут. Глубоко тронут. Ты хочешь, чтобы я с тобой поиграл, и даже готова оплатить мое время. Честно скажу, Маргарет, пристыдила ты старика отца. Мало я с тобой занимаюсь. А знаешь что, после обеда сразу и отправимся – послушаю, так и быть, твою крикунью и денег за это не возьму.

– Честно? Ты правда пойдешь?

– Так точно, мэм, сказано – сделано, – подтвердил папа. – Но и с тебя возьму обещание.

– Какое?

– Если хочешь, чтобы мы пошли вместе, ты должна как следует покушать.

– Обещаю. – Пришлось согласиться.

– Договорились.

Тут вошла мама, села за стол, и мы с ней тоже принялись за еду.

– Не торопись! – одернула мама.

Я чуть помедлила, а потом снова начала давиться.

– Ты слышала, что сказала мама? – спросил папа.

– Там женщина кричит, – не выдержала я. – Давай скорее!

– Лично я, – начал папа, – намереваюсь пообедать в тишине и покое, чтобы как следует распробовать бифштекс, картофель, непременно салат и мороженое, а под конец, с твоего позволения, бокал кофе глясе. Это займет никак не менее часа. И заруби себе на носу, юная леди: если за обедом будет сказано еще хоть слово про эту крикунью, я вообще не сдвинусь с места ради удовольствия послушать ее концерт.