Меня зовут Люси Бартон - Элизабет Страут

– Мама, ты знаешь, что мы сделали индейцам? – Причем произнесла это медленно, с благоговейным страхом.

Мать вытерла тыльную сторону руки о волосы.

– Мне плевать на то, что мы сделали индейцам, – ответила она.

Мистер Хейли уехал в конце года. Насколько я помню, он вступил в армию, а это могло означать только Вьетнам – это было как раз в то время. Я потом искала его имя на Мемориале ветеранов в Вашингтоне, но его там не было. Больше я ничего про него не знаю, но после его отповеди Кэрол Дарр вела себя со мной в классе нормально. Мы все его уважали, а это настоящий подвиг для человека, у которого в классе двенадцатилетние. Но мистер Хейли его совершил.

Я долго думала о книгах, которые, по словам мамы, читал мой брат – я тоже их прочла в свое время, но они не особенно меня тронули. Как я уже говорила, мое сердце принадлежало Черному Ястребу, а не тем белым людям, которые жили в прерии. И я размышляла: что же в этих книгах такого, что нравится брату? Семья в книгах этой серии была милая. Они продвигались по прерии, порой у них возникали проблемы, но мать всегда была доброй, а отец очень их любил.

Оказалось, что моя дочь Крисси тоже любит эти книги.

Когда Крисси исполнилось восемь, я купила ей книгу про Тилли, которая так много для меня значила. Крисси любила читать. Я была счастлива, когда она сняла обертку с этой книги в свой день рождения. На нашей вечеринке присутствовала ее подруга, отец которой был музыкантом. Когда он зашел за дочерью, то остался, и мы немного поболтали. Он упомянул художника, которого я знала в колледже. Художник переехал в Нью-Йорк вскоре после меня. Я сказала, что знаю его. Музыкант заметил, что я красивее жены художника. Нет, ответил он на мой вопрос, у художника нет детей.

Через несколько дней Крисси сказала мне о книге про Тилли: «Мама, это глупая книга».

А вот книги о девочке в прерии, которые любил мой брат, Крисси тоже любит до сих пор.

Когда мама сидела в изножье моей кровати третий день, я заметила, что у нее усталое лицо. Мне не хотелось, чтобы она уехала, но она, по-видимому, не могла принять предложение сестер насчет койки, и я чувствовала, что она скоро уедет. Как это часто со мной бывало, я начала бояться заранее. Помню, как впервые начала бояться заранее в детстве – это было связано со стоматологом. Поскольку о наших зубах мало заботились в детстве и поскольку считалось, что у нас плохие зубы из-за наследственности, любой поход к стоматологу вполне естественно вызывал страх. Стоматолог лечил нас бесплатно, но уделял нам мало времени и внимания, как будто ненавидел нас за то, какими мы были. Я волновалась все время, с того самого момента, как слышала, что скоро мне придется увидеть его. И ходила к нему довольно редко. Но вот что я узнала довольно рано: нет смысла страдать дважды.

В середине следующей ночи Серьезный Ребенок пришла за мной и сказала, что из лаборатории поступил мой анализ крови и нужно срочно сделать компьютерную томографию.

– Но сейчас же середина ночи, – возразила моя мать. Серьезный Ребенок повторила, что мне нужно идти. И я согласилась:

– Тогда давайте пойдем.

Вскоре явились санитары, положили меня на каталку, и я помахала маме рукой. Они загрузили меня в большой лифт, а потом мы спускались еще на нескольких. В коридорах было темно и в лифтах тоже. Я никогда прежде не покидала свою палату ночью и не знала, что даже в больнице ночью все иначе, чем днем. После долгого путешествия меня привезли в какую-то комнату, и кто-то вложил мне в руку маленькую трубочку, а другую затолкал в горло. «Не шевелитесь», – сказали мне, и я даже не смогла кивнуть.

Прошло много времени – не знаю, сколько именно, – и раздались щелчки, а потом все замерло.

– Черт! – воскликнул голос у меня за спиной. – Машина сломалась. Но нам нужно сделать эту компьютерную томографию, или доктор нас убьет.

Я долго там лежала и сильно замерзла. Как оказалось, в больницах часто бывает холодно. Я дрожала, но никто этого не заметил. Конечно, мне бы сразу принесли одеяло. Им только нужно было, чтобы машина заработала, и я это понимала.

Наконец послышались правильные щелчки и замигали крошечные красные лампочки. Затем у меня из горла вынули трубочку и каталку повезли в коридор. Думаю, мне никогда этого не забыть: моя мать сидела в темноте, в подвальном помещении больницы, и ее плечи слегка опустились от усталости. В ее позе было выражено терпение всего мира.

– Мамочка, – прошептала я, и она махнула мне. – Как же ты меня нашла?

– Это было нелегко, – ответила она. – Но у меня же есть язык.

На следующее утро Зубная Боль принесла новость, что, несмотря на неважный анализ крови, результаты тестов о’кей. Она спросила мою мать, не хочет ли она их прочесть. Мама поспешно покачала головой, как будто ее попросили взглянуть на чьи-то интимные части тела. «Мне бы хотелось», – сказала я, протянув руку. Зубная Боль отдала мне бумаги, и я поблагодарила ее. В то утро на моей кровати лежал журнал. Позже я положила его в ящик своей тумбочки, на которой стоял телефон, – спрятала его на случай, если зайдет доктор. Итак, я была похожа на мою мать: нам не хотелось, чтобы о нас судили по тому, что мы читаем. Но если она не стала бы и читать такое, то мне лишь не хотелось, чтобы меня увидели с этим журналом. Теперь, много лет спустя, это кажется мне странным. Мы с ней находились в больнице – кажется, самое время почитать что-нибудь легкое, чтобы отвлечься. Возле кровати у меня было несколько книг из дома, но я не читала их, так как рядом была мама, – а она и не взглянула на них. Но что касается этого журнала, то я уверена, что доктор не был бы шокирован. Просто мы с мамой очень чувствительны и постоянно опасаемся чужого суждения. Как же нам избавиться от комплекса неполноценности?

Это был просто журнал о кинозвездах – один из тех, которые мы с моими девочками (когда они стали старше) просматривали, чтобы скоротать время. В этом журнале часто публиковали истории о каких-нибудь обычных людях, с которыми случилось что-то ужасное. Вынув в тот день журнал из ящика тумбочки, я увидела статью о женщине, которая однажды вечером пошла искать своего мужа в амбар в Висконсине. И ей отрубил руку – в буквальном смысле слова отрубил топором – мужчина, который сбежал из сумасшедшего дома. А муж, привязанный к столбу возле загона для лошадей, смотрел на это. Он кричал, лошади ржали, и, надо думать, женщина вопила как зарезанная – там не говорилось, что она лишилась чувств. Весь этот шум заставил сумасшедшего убежать. Женщине, которая могла истечь кровью насмерть, так как из ее артерий хлестала кровь, удалось позвать на помощь. Пришел сосед и наложил ей на руку жгут. И теперь муж, жена и сосед взяли за правило начинать каждый день с совместной молитвы. В журнале была помещена их фотография у двери амбара в Висконсине – они молились в свете утреннего солнца. Женщина крестилась единственной оставшейся рукой. Они надеялись, что у нее скоро будет протез, но все упиралось в деньги. Я сказала маме, что это дурной вкус – фотографировать молящихся людей. А она сказала, что все вместе взятое дурной вкус.