Мой любимый киллер - Татьяна Полякова

Я потерла переносицу, пытаясь таким образом справиться сголовной болью. «К Виталию идти нельзя, — подумала с тоской. — Этимогут меня выследить… А встретиться с ним необходимо, хотя бы для того, чтобыпроститься. Не могу я просто взять и исчезнуть, впрочем, что значит — не могу:однажды появилась и однажды исчезну».

— Я домой, — сказала Людка. — Тебя недождешься. Тут я сообразила, что все еще сижу на подоконнике и пялюсь в стенунапротив.

— Времени-то, знаешь, сколько? — добавила она.

— Не знаю.

— Так посмотри.

— Да, задержались мы сегодня, — кивнула я,прикидывая, как половчее от нее отделаться: стремление оказаться сегодня моейгостьей могло выйти Людке боком. Я вернулась к столу и стала неторопливопереобуваться, потом спросила ее, все еще терпеливо ждущую у двери:

— Ты не видела, куда я дела кошелек?

— Нет, а в нем что, деньги?

— Нет. Ключи. — Я принялась чертыхаться и рыться вящиках письменного стола. — Убей, не помню, куда его сунула…

— О господи, — переминаясь с ноги на ногу,заскулила Людка. — Мы когда-нибудь уйдем с работы?

— Ты иди, не жди меня, все равно вместе нам идти толькодо остановки.

Людка нахмурилась, покачала головой и наконец удалилась.

Я задвинула ящик с громким стуком и с удивлением посмотрелана свои руки: они дрожали. «Так-так-так, — подумала я. — А кто-тоуверял, что нервы у нас крепкие. Ни к черту у нас с тобой нервы, ЕленаПетровна». Посидев немного с закрытыми глазами, я решительно поднялась инаправилась к двери. Наша была уже заперта, выходить придется через почту.

Возле окошка с надписью «Выдача пенсий» стояли человекдесять, девчушка лет пяти, забравшись на подоконник, смотрела в окно, за столомсидел парень и что-то старательно писал. На ходу прощаясь с сотрудниками, япродолжала наблюдать за парнем. Очень похоже, что у него ко мне интерес. Явышла на улицу, вскинула голову навстречу солнечным лучам и подумала: «Ну вот,снова лето».

Знакомая приглашала отдохнуть на даче, и я всерьезсобиралась. Похоже, теперь мне предстоит длительное путешествие с неизвестнымконечным пунктом. «Хватит жаловаться, — одернула я себя. — Сейчасглавное решить, стоит заходить домой или нет». Основным аргументом «за» был тотфакт, что пистолет и вырезки из газеты с фотографией близких остались дома.Носить их с собой невозможно, пистолет штука вообще крайне неудобная дляпостоянного ношения, а вырезки изрядно поистрепались, их следовало беречь.Других фотографий Ваньки у меня просто не было. «Значит, нечегомудрить», — мысленно заявила я и направилась к своему дому. Еще два дняназад подушку с пистолетом я на всякий случай спрятала в Райкиной кладовке, агазету сунула за шкаф.

Парень шел следом, дважды я смогла заметить его отражение ввитрине магазина. «Ничего, — размышляла я. — Они еще не уверены ипросто проверяют. А от этого типа за спиной я как-нибудь избавлюсь».

Я вошла во двор, машинально огляделась и, не заметив ничегоподозрительного, направилась к своему подъезду. За столом под липой сидели тридворовых алкоголика и проводили меня взглядами, лишенными надежды.

— Ленка! — на всякий случай крикнул мой соседСемен Михайлович. — Дай десятку.

— Спятил, что ли? — удивилась я и хлопнула дверьюподъезда. Привычная картина двора чуточку успокоила меня.

Входная дверь, как всегда, была не заперта, впрочем,излишняя гостеприимность жильцов объяснялась просто: ни у них, ни у меняворовать было просто нечего. Свет в прихожей не горел, я обо что-то споткнуласьи выругалась, щелкнув выключателем. Не тут-то было: светлее не стало, значит,лампочку кто-то вывернул, хотя, может, она и сама перегорела. Обычно дверьРайкиной комнаты, выходящая в прихожую, распахнута настежь, но сейчас она былазакрыта, и это слегка удивило.

— Райка, — крикнула я, — ты дома?

Мне никто не ответил, но из Райкиной комнаты донессякакой-то неясный шорох, я подошла и подергала ручку двери. Заперто. Такого задва года я припомнить не могла и поэтому переместилась к входной двери. Онанеожиданно распахнулась, и я увидела парня, который провожал меня от самойпочты.

— Привет, — спокойно проронила я и направилась всвою комнату. Толкнула дверь, сделала шаг и еще раз сказала:

— Привет.

Никого из находившихся в комнате мужчин я раньше не видела.Возле окна на единственном стуле восседал толстяк лет тридцати пяти. Почтилысый, с бледным отекшим лицом. Глаза было невозможно разглядеть из-за глубокихскладок. Нос длинный и острый, что совершенно не вязалось с широкой пухлойфизиономией, а узкие губы имели какой-то неприятный фиолетовый оттенок. Общийвид физиономии намекал на пакостный характер.

Пухлые ладошки лежали на коленях, кольцо с бриллиантом и двепечатки выглядели не просто вульгарно, а даже смешно. Однако смеяться внастоящий момент мне совсем не хотелось, потому что, кроме толстяка,вызывающего недоумение, в комнате были еще двое. Один стоял возле двери,развернув могучие плечи, как бы давая понять, что назад дороги нет, имашинально разминал пальцы рук, сцепив их замком. Такой тип прихлопнет меня содного удара и скорее всего даже не заметит этого. Но по-настоящему пугалтретий гость. Невысокий, щуплый, похожий на мальчишку-подростка, с узким,землистого цвета лицом и взглядом, от которого мороз шел по коже. Смотрел онпристально, словно прикидывая, что там у меня

Внутри. Я взглянула на всех по очереди и спросила безэнтузиазма:

— Может, вы скажете, в чем дело, или хотя бы уберетеськ чертям собачьим?

— Сядь, — буркнул Толстяк.

Я хмыкнула и демонстративно огляделась, аскетизм моегожилища не предполагал такие многолюдные сборища, и сесть в настоящий момент мнебыло некуда, разве что на кровать рядом с худосочным типом со взглядом психа.«А почему бы и нет?» — решила я и в самом деле села. Признаться, это произвеловпечатление. Толстый удивленно приподнял брови, Здоровяк у двери шевельнулся, асам псих посмотрел на меня с любопытством.

— Ну и вид у тебя, — покачала я головой.

— Шутишь? — пискнул он, проникновенно улыбаясьмне. За такую улыбку режиссер фильма ужасов не пожалел бы миллиона. Я еще разпокачала головой и добавила:

— Выглядишь паршиво. Извини, но что есть, то есть.

— Люблю разговорчивых, — пропищал он в ответ. Упарня явно были какие-то проблемы, создавалось впечатление, что ему перерезалигорло, а потом кое-как заштопали, и теперь он не разговаривал, а еле слышнопищал.