Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

Так или иначе, надежды Максима не сбылись, и сайт так и остался висеть на просторах Интернета, никем особенно не читанный, и денег никаких особенных сайт не принес. Это, конечно, порадовало израненную и оттого злорадную душу Олеси. Но, вернувшись, Максим решил написать книгу. Черт его знает какую и черт его знает о чем. Но именно книгу, именно художественную. Видимо, накопилось впечатлений. А может… Признаться, Олеся понятия не имела даже, в каком жанре эта книга была. Ни разу за прошедшие месяцы Максим не оставил компьютер включенным, ни разу не забыл активировать пароль.

– Ты не устала так лежать? – спросил он, выдергивая Олесю из тихого, неспешного потока мыслей и воспоминаний, в большинстве своем болезненного. Что она в нем нашла? Помимо того, что Померанцев красив и невообразимо небрежно поправляет упавшие на глаза волосы.

– Не устала. Тренирую шею, – ответила она, потянувшись всем телом.

– Собираешься играть кобру? – Максим спросил шутя, не думая, продолжая смотреть в экран.

– Для роли змеи я не так ядовита, – усмехнулась она и перевернулась на бок. Прямо сейчас по одному из дециметровых каналов должны были показывать их шоу – «Крэйзи тим», – где Олеся со своим самым ярым актерским недругом Каблуковым изображали психов и гонялись за какими-то сокровищами. Шоу заканчивалось на этой неделе, слава тебе господи.

– Скажи, почему ты решила стать актрисой? Ведь у тебя нет никакого таланта, – пробормотал Померанцев, распечатывая листы. Принтер жужжал, выплевывая их один за другим. То, что он считает Олесю бездарностью, не было для нее никакой тайной – Максим всегда так считал и ни от кого не скрывал, говорил это везде и при всех, вслух, не стесняясь.

– Скажи, а зачем ты уехал в свою кругосветку? Ты ведь тоже хотел прославиться? Многие люди прославились после такого, правда? – промурлыкала Олеся в ответ и с радостью (и страхом) отметила, как напряглись его плечи.

– Мне наплевать на известность, ты знаешь, – сказал он, нахмурившись. О нет, Рожкова так не думала. Ему не было наплевать, это уж точно. Он очень даже хотел стать известным и чтобы журналисты брали интервью, а все знакомые говорили – ну, это же Померанцев! Чего вы хотели? Это было предопределено.

– А я просто люблю кривляться. – Олеся встала с пола, подошла к зеркалу на стене и принялась корчить рожи – упражнение, которому ее учили еще в «Щуке». Смена эмоций, моментальный переход от счастья к горю и обратно. Главная проблема не в том, чтобы показать эти эмоции, хотя и это далеко не просто. Даже самый простой набор эмоций: радость, удивление, огорчение, подозрение, усталость, отчаяние, экстаз, страх, ярость – у большинства людей получался на редкость однообразно. А Олеся, между прочим, всегда входила в это самое большинство. Ярость, отчаяние и огорчение, к примеру, в итоге оборачивались одной и той же маской. Лицо далеко не у всех такое уж «говорящее». Олеся старательно «списывала» интересные выражения с чужих лиц, иногда запоминала, а иногда и фотографировала, а потом пыталась воспроизвести у зеркала, заставляя мышцы лица сокращаться и расслабляться не свойственным им образом. Также она нашла в Интернете забавную таблицу лиц с эмоциями и иногда по утрам в качестве зарядки просто делала все эти лица, исполняя номер настолько хорошо, насколько могла.

– Господи, ты опять! – поморщился Максим. Его лицо было очень даже «говорящим», и Олеся зачастую копировала именно его мимику, стараясь скрыть этот вопиющий факт. Он бы этого не одобрил. У кого-то талант, а у кого-то только один шанс – тренировка, учеба и практика. Олеся хотела успеха. Причем, в общем-то, совершенно любого. Успех позволил бы ей зацепиться и остаться на экране, в кадре или под светом софитов. Актеров было так много, а места на сцене было так мало.

– Я сегодня буду играть бабушку. Надо же мне порепетировать. – Олеся подумала, что Померанцеву куда сложнее, чем ей. Он хочет только определенной славы. Такой, чтобы он не просто был известен, а чтобы был гений, открытие года, чтобы никто никогда ничего подобного.

– Бабушку? Я видел этот спектакль? Это где?

– Молодежный студийный театр. Тебе будет неинтересно.

– Сколько можно бесплатно играть для любительских театров? – скривился Максим. Олеся оторвалась от зеркала, где докривлялась до того, чтобы делать пятачок из собственного носа, и подошла ближе к столу. Она перегнулась через стул и бросила взгляд на лист, упавший со стола на пол. Ее взгляд успел выхватить страннейшую, по ее мнению, фразу.

«…Колючка и Главный склонились над лицом Неизвестного, совали пальцы ему в нос и в рот, рвали волосы и давили ему на глаза…»

– Кто такой Главный? – спросила Олеся самым нейтральным голосом, на который была способна.

– Иди отсюда! – моментально взвился Максим. – Я же просил! Ты не должна мешать, все равно не поймешь!

– Почему ты считаешь, что не пойму? Что именно не пойму? – обиделась Олеся. Она знала, что лучше было бы не читать эту чертову фразу или хотя бы не задавать вопросов, не лезть под руку, не нарушать запретов. Но все это сейчас было так далеко, а она была взбешена этим. Не поймет? Почему это? В институте ей постоянно приходилось читать, читать и читать – сценарии, книги, пьесы. Они ставили Кафку, этюды по Манну, заучивали наизусть длиннющие монологи из творений Аристотеля или Аристофана. Олеся уже не помнила точно, чьи именно, но тогда она читала, и заучивала, и вгрызалась в самые заумные слова.

– Ты всегда так делаешь. Специально, да? Чтобы позлить меня? И чего ты хочешь добиться? Чтобы ушел? – Максим вынул листы из принтера, но они вдруг рассыпались по полу, и он бросился их собирать, а Олеся, действительно назло, подпрыгивала и вырывала куски фраз.

– Я хочу знать, о чем ты пишешь! Что в этом плохого? Ты же уже дописал, так почему не дашь мне читать? Потом книга выйдет, и все равно ее все прочтут! – кричала Олеся, пока Максим лихорадочно запихивал листы в папку.

– Уходи! – крикнул он. – Иди отсюда!

– Ну опять?! – Она отпрыгнула, потому что Максим чуть было не задел ее плечом, проходя мимо нее так, словно бы ее уже тут не было.

– И слышишь – я запрещаю, да, запрещаю тебе читать мою книгу. Даже когда она выйдет. Ты не смеешь. Потому что в тот день, когда ты ее прочтешь, между нами все будет кончено.

– Что? – вытаращилась Олеся. – Из-за того, что я прочту книгу?

– Ничего! Я просто не хочу, чтобы ты это делала. – Максим сощурился. – Это не для тебя написано.

– А для кого?

– Для других людей. Ты все равно не поймешь, не дано. Ты же как попугай повторяешь чужие слова, никогда не понимая их значения. Считай, это такой мой запрет. Заповедь для тебя, моя дорогая Ева. Нарушишь – и я изгоню тебя из Эдема.

– Я тебя ненавижу, – процедила свозь зубы Олеся, а затем развернулась и вышла в коридор.

– Не сомневаюсь. Можешь ненавидеть меня, так даже лучше. Но не смей читать книг. Не читай вообще никаких книг, слышишь?! – Максим кричал вдогонку, а Олеся бежала в ванную комнату, пытаясь заткнуть себе уши.