Интернет-революция - Ричард Барбрук

Это альтернативное понимание будущего начинается с отказа от любых форм социального апартеида – как вне, так и внутри киберпространства. Любая программа развития гипермедиа должна обеспечивать доступ к новым онлайновым сервисам для всего населения. Вместо анархизма новых левых или новых правых, европейская стратегия развития информационных технологий должна открыто признавать неизбежность некоторой формы смешанной экономики – креативной и противоречивой смеси государственных, корпоративных и самодеятельных инициатив. Неопределенность цифрового будущего есть результат повсеместности этой смешанной экономики в современном мире. Никто не знает точно, какова будет относительная сила каждого из компонентов, но коллективное действие может гарантировать, что ни одна социальная группа не будет намеренно исключена из киберпространства.

Европейская стратегия для цифровой эпохи должна также приветствовать творческий потенциал цифровых ремесленников. Благодаря тому что их труд нельзя свести к простейшим операциям или механизировать, виртуальный класс в очень большой мере сохраняет контроль над собственной работой. Вместо того чтобы подчиняться фатализму Калифорнийской идеологии, мы должны освоить прометеевский потенциал новых медиа. В рамках смешанной экономики цифровые ремесленники могут изобрести нечто совершенно новое, не описанное в научно-фантастических романах. Эти инновационные формы знания и коммуникации будут включать и достижения, полученные другими, в том числе некоторые аспекты Калифорнийской идеологии. Так, ни одно серьезное движение за социальную эмансипацию в наше время не может не касаться вопросов феминизма, наркокультуры, расширения свобод для геев и лесбиянок, этнической идентичности, других сложных вопросов, которые были впервые подняты радикалами Западного побережья. Точно так же и развитие гипермедиа в Европе потребует того, что так ценят новые правые в Калифорнии – предпринимательского рвения и смелости в постановке крупных задач. Но основой этого развития в любом случае будут инновации, креативность и изобретательность. Найти в настоящем прецеденты всех аспектов цифрового будущего – невозможно.

Будучи пионерами нового, цифровые ремесленники должны будут вновь освоить теорию и практику продуктивного искусства. Ведь они не просто чьи-то наемные работники, и даже не только будущие кибер-предприниматели. Они еще и художники-инженеры – творцы следующего этапа модернити. Привлекая опыт сен-симонистов и русских конструктивистов, цифровые ремесленники могут создать машинную эстетику информационной эпохи. Например, музыканты изобрели целые новые стили музыки, в том числе джангл и техно, при помощи компьютера[50]. Интерактивные художники изучали потенциал технологий CD-rom, что видно по результатам проекта ANTI-Rom. Центр исследований гипермедиа построил экспериментальное виртуальное соцпространство под названием J’s Joint[51]. В каждом случае художники-инженеры стараются пробиться за пределы возможностей технологий и превзойти собственную креативность. Самое важное, что эти новые формы выражения и коммуникаций связаны с расширением культурной базы. Разработчики гипермедиа должны доказать возможность рационального и сознательного контроля над контурами цифрового будущего. По контрасту с элитизмом Калифорнийской идеологии, европейские художники-инженеры должны построить общедоступное и всеобъемлющее киберпространство. Наступило время возрождения Модерна.

«Настоящие обстоятельства благоприятны для национализации роскоши. Роскошь станет полезной и нравственной, когда вся нация сможет ею наслаждаться. Честь и преимущество прямого, политически скоординированного использования прогресса точных наук и изящных искусств… были предоставлены нашему столетию»[52].

Призраки в машине

Призрак бродит в интернете, призрак коммунизма. Благодаря экстравагантности новой информационной среды этот призрак принимает две различные формы. Первая из них – активное заимствование теоретических постулатов сталинского коммунизма. Вторая – повседневная практика киберкоммунизма. Все пользователи Сети, независимо от исповедуемой ими политической веры, с энтузиазмом участвуют в этом возрождении левого толка. И каждый из них мечтает о дигитальном «преображении» капитализма, будь то в теории или на практике.

С другой стороны, даже самый заядлый левак сегодня уже не может искренне верить в коммунизм. Падение Берлинской стены и крушение Советского Союза полностью дискредитировали эту идеологию. Обещания социальной свободы обернулись ужасами тоталитаризма. Мечты о промышленной модернизации завершились застоем. Коммунизм сегодня выглядит реликтом прошлого, а отнюдь не символом будущего. А самое главное – Советский Союз не смог осуществить информационную революцию. Политические и экономические структуры сталинского коммунизма оказались для новой технологической парадигмы слишком негибкими и закрытыми. Разве тоталитарная партия могла разрешить всем желающим создавать информационную среду? Разве мог Госплан позволить производителям организовывать независимые от него структуры для совместной работы? Для развития Сети требовалось гораздо более открытое и спонтанное общество.

В последние годы сторонники почти всех радикальных идеологий сумели скорректировать свои программы в соответствии с воодушевляющим их либертарианским потенциалом грядущей цифровой конвергенции. Однако рядом с киберфеминистками, коммуникационными партизанами, технономадами и цифровыми анархистами не нашлось места для обновленной версии столь мощного некогда сталинского коммунизма. Даже самые верные его воспеватели признают теперь, что Советский Союз воспроизвел худшие черты фордизма: авторитарность, конформизм, разрушение среды обитания[53].