Жизнь и судьба Федора Соймонова - Анатолий Николаевич Томилин

Напомню, что обязанности обер-прокурора Сената заключались в том, чтобы «сидеть... и смотреть накрепко, дабы оной (сенатор. — А. Т.)... должность хранил и в звании своем во всех делах истинно и ревностно без потеряния времени все дела порядочно отправлял по регламенту». То есть — контроль за работой сенаторов, не более не менее. Обер-прокурору подчинялись прокуроры, фискалы, он имел собственное производство и был независим. Но и в этой должности Федор Иванович долго не продержался. Его ждало новое повышение:

1739 — возвращен в Адмиралтейств-коллегию в ранге генерал-кригс-комиссара (главного интенданта флота) с чином вице-адмирала и правами вице-президента коллегии. А вот и указ:

«Указ правительствующаго сената адмиралтейств-коллегии, 1739 году, октября 18.

Сего октября 16 дня в указе Ея I. В., за подписанием Ея I. В. собственныя руки, в сенат написано: Ея I. В. всемилостивейше пожаловала в адмиралтейскую коллегию в генерал-кригс-комисары сенатскаго обер-прокурора Федора Соймонова, который по всемилостивейшему Ея I. В. соизволению имеет в коллегии поступать яко вице-президент, а при том и должность свою править по комисариату...»

Новая должность по комиссариату была еще более хлопотливой и опасной. Генерал-кригс-комиссар ведает делами во всем флоте. Тут и казна, а деньги липки, тут и подряды, а это — взятки и подкупы. Легко ли не оступиться?.. О вице-президенте в Адмиралтейской коллегии петровский регламент говорил кратко: «Вице-президент есть товарищ президенту, а в небытность его должен все исправлять, что надлежит президенту».

Как и всякое «перемещение кадров», было это назначение далеко не таким простым, как может показаться. Вчитайтесь еще раз в указ, смотрите: «...который...имеет в коллегии поступать яко вице-президент». Не замечаете ничего особенного? Не просто «всемилостивейше пожалован в вице-президенты», а «поступать, яко...». Сие вовсе не одно и то же! Более того, если бы нам с вами удалось хоть на минутку проникнуть в то время и послушать, о чем судачат чиновники, мы бы услыхали весьма странные вещи. Например, среди коллежской шушеры ходили толки, что, когда курьер привез сей указ и вручил господину президенту адмиралу и кавалеру графу Николаю Федоровичу Головину, тот разодрал пакет, прочитал и, вместо того чтобы поспешить поздравить новоназначенного или принять поздравления с новым помощником, в сердцах плюнуть изволил. И несмотря на то что всегда весьма гордился аглицкой выдержкой своей, на сей раз оскоромился, выругался матерно, шляпу схватил, дверью хлопнул и уехал из присутствия не простясь. А на другой день, при представлении вице-адмирала Соймонова, пожаловать не соизволил, сказавшись больным...

Странно, очень странно. Все это говорит о существовании каких-то подводных течений в Адмиралтейской коллегии, а может быть, и выше, намекает на борьбу каких-то противоположных сил, или, как тогда говаривали, «разных партий»... И все это нужно поднять из небытия, восстановить и связать одно с другим... А пока, февраля 14‑го дня 1740 году, мы застали Федора Ивановича за кабинетом в холодной зале, где он, кривя губы в усмешке, выводит свою подпись под составляемым документом.

6

Что же за нужда подняла господина вице-адмирала и вице-президента в такую рань из теплой постели, что за дела заставили уединиться в выстывшем за ночь покое?.. Бумаги, конечно, бумаги, вон их сколько накопилось на крышке кабинета. Листы самого разного формата, разложенные по какому-то одному ему ведомому порядку, кучами лежат перед ним. И все исписаны разнообразнейшими писарскими почерками. Многие смяты, с пометами на полях. Знать, не коротким путем доходили они до вице-президентского ока... А что, если попробовать взглянуть на текст, который, видать, не без труда рождается под его пером при свете наступающего утра и колеблющегося, уже вовсе ненужного пламени свечи? Правда, почерк Соймонова с раздельно написанными нечеткими буквами читать, пожалуй, посложнее, чем писарский, но попробуем проявить настойчивость. Итак, сначала — заголовок: «Указ нашему капитану от флота Шпанберху...» Э‑э, да это не что иное, как проект императорского указа — «нашему капитану...». А теперь — фамилия Шпанберх, — это, по-видимому, Шпанберг Мартын Петрович, один из помощников начальника Второй Камчатской экспедиции капитан-командора Витуса Иоаннеса Беринга. Впрочем, сам он себя велел называть Иваном Ивановичем. О великих заслугах знаменитого мореплавателя мы все наслышаны с детства: между Азией и Северной Америкой есть море Беринга; пролив, соединяющий Северный Ледовитый океан с Тихим, носит его имя. Милях в полутораста к востоку от берега Камчатского залива расположены в океане Командорские острова, открытые капитан-командором, и среди них — остров Беринга, ставший ему могилой. Нет, нет, о героической эпопее славного первопроходца мы знаем многое. А вот имя Шпанберга известно значительно меньше. Кто он?..

Еще в конце прошлого и в начале нынешнего века имя Шпанберга носил некий мыс в Приморской области на восточном берегу Анадырского залива. Однако ныне под натиском все сметающей страсти к революционным переименованиям он наверняка переименован...

«...Когда прибыл Шпанберг в Россию — неизвестно, — пишет Б. Г. Островский в своей книге «Беринг», изданной в Ленинграде в 1939 году, — но в 1720 году мы застаем его уже в чине лейтенанта. Самоотверженный, решительный и опытный мореплаватель, Шпанберг являлся одним из самых деятельных сотрудников Беринга, по справедливости ценимых им...»

Во Второй Камчатской экспедиции он вместе с капитаном третьего ранга Алексеем Ильичом Чириковым назначен помощником Беринга и одновременно командиром отряда, предназначенного открыть путь к Японии и описать Морские (Курильские) острова и устье реки Амура. Что ж, это одна из частных, хотя, несомненно, и очень важных задач. Так почему же именной указ императрицы вице-президент Адмиралтейской коллегии готовит на его имя, а не на имя Беринга? Что там может быть?

Читатель, конечно, догадался, что таким образом я подвожу его к мысли о необходимости знакомства с документом... Начинаем читать:

«Получен ныне здесь Ваш репорт в адмиралтейскую коллегию, писанной из Якуцка от 19‑го ноября минувшаго 739‑го году, ис котораго Мы со Всемилостивейшим Нашим удовольством уведомились, какие Вы в 738‑м и 739‑м году вояжи морем к японской стороне имели, и особливо зело приятно Нам из онаго репорту видеть было, каким образом Вы во втором вояже не токмо многия острова японския видели, но и к самим берегам японской земли приближались и тамошней народ и их суды видеть и с ними к ласковому обхождению початок учинить случай получили и благополучно оттуда возвратились. Из чего признаем Мы милостиво Вашу к Нам ревностную службу и к ползе интересов Наших прилежное радение и тщание, и можете