Вы там держитесь… - Диляра Тасбулатова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так и завязывай! (говорит алкаш легкомысленно). Пойдем лучше выпьем!
Панда говорит:
– А костюм куда?
– А в сумку положим и выпьем. Потом пьяный пойдешь опять свои могилы втюхивать: всё веселее будет.
Панда задумался, потом говорит:
– Не, не могу. Я человек ответственный, хоть и Панда. Постою еще часика два: может, продам хоть одну могилу?
– Не продашь (убежденно сказал алкаш). Русский человек свою могилу Панде не доверит.
Закурила около метро.
Подошел гопник.
– Сколько время? (говорит и стреляет глазами в открытую сумку, где виднеется кошелек, сумку я бросила на скамейку).
– Не знаю, нет часов (тем временем над метро светится табло – видно прекрасно, «сколько время»).
– Ты счастливая, штоле?
– Ага, все время в эйфории.
– В эрефии?
– А это одно и то же.
– А че говоришь неправильно?
Тут же рядом стоит мальчик, продающий какую-то ерунду, с листовками.
Мальчик говорит:
– Это значит под кайфом – в эйфории.
– В эрефии тоже можно жить только под кайфом (говорю я).
– Ты хочешь бухнуть? Так бы сразу и говорила (говорит гопник).
– Нет, не хочу: я и так в эрефии – или в эйфории.
– Ты странная какая-то (говорит гопник печально, видя, что кошелек ему не обломится).
– Она правду говорит (констатирует мальчик с листовками).
– А вы надгробьями торгуете? (спросила я). Раньше здесь ими панда торговала.
– Ага (говорит парень). Было дело. Но он нажрался и костюм попортил, панда эта.
– Теперь меньше покупают?
– Да и у панды не покупали.
– А в чем смысл тогда?
– А ни в чем (сказал мальчик). Жизнь вообще бессмысленна.
Как-то я в Международный женский день ехала в нашем лифте.
Ну, типа еду.
Тут лифт останавливается, и заходит толстый парень в спортивном костюме и наушниках. Явный гопник.
Поворачивается ко мне спиной и начинает приплясывать, крутя толстой попой – как будто это танец живота.
Ужасно смешно.
Тут лифт открывается на первом этаже и в дверях стоят два киргиза, наших рабочих.
Киргизы хором говорят:
– С праздником вас!
Толстый парень-гопник вынимает наушники из ушей и говорит киргизам:
– Че?
Киргизы говорят:
– С 8 Марта!
– Меня? (говорит гопник).
Киргизы говорят:
– Девушку.
Гопник говорит:
– А кто тут девушка? Эта, штоле? (обернувшись ко мне).
– Не эта, а та. Я та еще (говорю я).
Киргизы переглядываются.
Гопник говорит:
– Я тоже еще тот.
Киргиз говорит:
– Тот, который что?
– Пляшет (говорю я). В честь 8 Марта.
Гопник краснеет:
– Ну и че?
– Да ниче. Хорошо танцуете (говорю я).
– Правда? (вдруг улыбается гопник).
Киргиз говорит:
– Вы танцор?
Гопник говорит:
– Отчасти.
Киргиз говорит:
– От какой части?
– От филейной (говорю я).
Гопник говорит:
– Че?
Киргизы переглядываются.
Гопник краснеет и уходит.
Киргизы говорят опять (хором):
– С праздником вас, Международным днем 8 Марта!
Я вот дружу с мясниками: в смысле с продавцами мяса – хорошие они, Лена и Сергей, муж и жена. Трудяги. И мясо у них отменное всегда.
Они мне книжку заказали, и вот как-то я прихожу, отдаю свою книжку, а Сергей мне за это – кусок телятины.
За мной стояла старушка: глаза ее округлились.
Старушка говорит:
– А теперь у вас можно мясо брать за книги?
Сергей говорит:
– Смотря какие книги еще.
Старушка говорит (твердо как-то так, сухо):
– «Как закалялась сталь». Отличной сохранности: никто ее не читал.
Сергей говорит:
– Не, даже за обрезки не пойдет.
Старушка говорит возмущенно:
– Надо же! Герой гражданской, инвалид – и за обрезки не пойдет? А телятину за что?
– За юмор (говорит Сергей, а я скромно помалкиваю).
– Юмор? (говорит старушка). За юмор дадите?
– Смотря какой (опять говорит Сергей).
Старушка говорит, что-то вспоминая и шепча себе под нос:
– «Крокодил»! Старые номера!
Я подмигиваю Сергею, и он говорит старушке:
– Пойдет.
И взвешивает ей обрезки.
Старушка смотрит на меня торжествующе и уходит.
Я говорю:
– Сереж, возьми с меня еще сто – за нее?
А он говорит:
– Да ладно тебе! Не обеднею. У нее кот, одна она… Нищая.
Общалась я однажды с девушкой Викой, врачом-офтальмологом.
Вика сказала:
– Он так старается! Но он же не виноват, что кругом сплошные воры…
– Конечно, нет (сказала я). Они же ему не говорят, что воруют. Он их когда спрашивает: Ну че, опять что-то стырили у меня? – они сразу прячут это что-то, типа ложечек серебряных, за спину, а он же наивный, чистый, не догадывается. Ну, они этим вовсю и пользуются.
Вика краснеет, но тем не менее не прекращает со мной беседу:
– При Сталине никто ложки не тащил.