Не промахнись, снайпер! - Владимир Першанин

Я кривил душой. На фронте творилось что-то непонятное. Все чаще звучало слово «Сталинград». Однажды ко мне пришли Степа Кращенко и Максим Усов. Поговорили о том о сем. Затем Максим спросил:

— Ты в роту хочешь вернуться?

— Хочу, конечно.

— Тебе сколько еще учиться?

— Начать и кончить, — засмеялся я. — Полтора месяца. Даже немного побольше.

— Нас отправляют со дня на день. Если согласен, Чистяков подготовит письмо на имя командира учебного полка. В штабе у него неплохие связи, должно сработать. Ну, чего молчишь?

Новость оказалась неожиданной, но я без колебаний согласился. От передовой не уйдешь, а воевать в незнакомом подразделении не хотелось. В стороне топтался Веня Малышко. Он что-то почуял, но подойти не решался, догадывался о причинах. Ведь из учебных рот и батальонов уже вовсю направляли на фронт курсантов, имеющих боевой опыт. Учебную программу сжимали до предела.

— Можно, я с Малышко поговорю? Снайперы парами работают, а он мой напарник.

Веня Малышко был из тех бойцов, которые держатся обособленно и робко. Он привык ко мне и Грише Маковею, сторонился остальных. Ангару просто ненавидел за постоянные насмешки и кличку Колхозник. Веня ушел в армию добровольцем в семнадцать лет и на курсах, несмотря на старательность, результаты показывал весьма средние. Ничего, доучится на фронте.

Дальше все завертелось колесом. Через два дня нас с Малышко вызвал лейтенант Белых и показал запрос командира моего 1311-го стрелкового полка с просьбой о направлении курсантов Егорова и Малышко в этот полк в связи с выполнением специального задания.

— Ну, куда ты спешишь? — вздохнул Белых. — И мальчишку за собой тащишь. У тебя образование, опыт, я тебя планировал на должность помкомвзвода.

Я пожал плечами и не нашел ничего лучшего, как извиниться.

— За что извиняться? Из тыла на фронт идешь. А ты, Венька? Тебе до восемнадцати лет на курсах еще месяца два держаться можно.

Малышко ничего не ответил, только сопел. Молчание затягивалось. Лейтенант махнул рукой и сказал, чтобы мы собирались.

— Как насчет оружия? — спросил я.

— Пойдете в полк со своими снайперскими винтовками.

У меня была самозарядка СВТ, у Вени Малышко — обычная винтовка Мосина. Мы к ним привыкли, неплохо пристреляли, изучили особенности оптических прицелов ПУ-3,5 (приближенные три с половиной кратности). Нам выдали сапоги и новые, яркие, как майская трава, маскхалаты. Конечно, они будут выделяться на фоне выгоревшей за лето травы, но старые маскхалаты мы изодрали во время учебы.

— Ничего, — сказал старшина. — Постираете разок-другой да на солнце хорошо посушите. Краска быстро поблекнет.

Несмотря на острый недостаток обмундирования, получили все новое: гимнастерки, брюки, белье, даже бушлаты. Так полагалось при отправке на фронт. Не знаю, как в других подразделениях, а на снайперских курсах этого правила придерживались строго.

Уже начали прощаться с ребятами, когда лейтенант Белых сказал, чтобы мы пока оставались на месте. Оказалось, что на фронт уходит вся наша дивизия и приказано сформировать для каждого пехотного полка отделение снайперов. Срочно экипировали еще несколько человек. В 1311-й полк направляли отделение из шести снайперов. Неожиданностью стало назначение Ангары командиром нашего отделения.

— Думали, я вас просто так отпущу, — пытался шутить Ангара, но мы не хотели вступать с ним в разговор.

Его высокомерие не могли простить долго. Кстати, на фронт он ушел не совсем добровольно. Хотя, к его чести, следует отметить, что Ангара не цеплялся за связи и не делал попыток остаться в тылу. Взводному Белых просто надоели конфликты, возникавшие у Ангары с курсантами, и его завышенное самомнение. Рассуждал лейтенант примерно так: «Шагай, приятель, на передовую. Учебная рота тебе на пользу не идет. Мы уж как-нибудь без тебя обойдемся, замена есть».

Ангара, в отличие от нас, уходил на фронт с некоторым чувством обиды. Слишком был уверен в своей незаменимости, а его, даже не вызывая на беседу, просто включили в приказ. Лейтенант Белых уже сам многому научился и не любил пустых разговоров.

Вот уже неделю как, сменив потрепанную в летних боях дивизию, мы занимаем оборону по левому берегу Дона, примерно километрах в трехстах северо-западнее Сталинграда. Когда поднимали по тревоге дивизию и, не доучив, направили в распоряжение штаба курсантов-снайперов, все считали, что идем в Сталинград.

Однако полки и отдельные подразделения дивизии, растянувшись длинной полосой, зарывались в землю и песок, укрепляя линию обороны с целью удержать врага и не дать переправиться через Дон. О реальной обстановке в Сталинграде, вокруг которого развернулось огромное сражение, мы знали мало. В газетах, как обычно, публиковали бодрые статьи, приводили цифры немецких потерь и всякие лозунги. Мы знали лишь то, что город сильно бомбили и ожесточенные бои идут на окраинах.

На высоком правом берегу с кручами и холмами засели итальянцы из 8-й экспедиционной армии, где-то левее — румыны. Фрицы доверили своим союзникам фланги, надеясь, что они сумеют удержать высоты, с которых наш низкий берег просматривался на десятки километров. Мы были у итальянцев как на ладони: песчаная полоса у берега, широкие открытые поляны. Однако нас защищал густой пойменный лес. Хоть и не сплошной, но целые рощи дубов, вязов, тополей служили неплохим укрытием. На берегу многочисленных заливов росли огромные ветлы, ивы, корявый, очень твердый карагач, о который тупились топоры и пилы. Среди деревьев мы рыли траншеи, оборудовали землянки, в глубине располагались артиллерийские позиции.

Днем берег с нашей стороны вымирал. Запрещалась бесцельная ходьба по лесу, большинство работ проводилось ночами. Проселочные дороги и места, где могла располагаться артиллерия, давно пристреляны. Если кто и рисковал двигаться днем, это посыльные мотоциклисты или конники из казачьих частей, которые знали все ложбины и рощицы, где можно проскользнуть по срочным делам. Но и для них это было далеко не безопасно.

На наших глазах накрыло с третьего-четвертого снаряда мотоциклиста-одиночку, мчавшегося километрах в полутора от берега. Взрыв подбросил мотоцикл, и тот развалился на куски, разбрасывая по сторонам колеса и мелкие железяки. Курьер так и остался лежать возле догоравшего остова. Его пытались вытащить, но точный огонь с высот не дал приблизиться к погибшему до темноты.

В наше отделение из шести человек (три снайперских пары) попал также мой друг Гриша Маковей с напарником из молодых, Васей Колобовым. Фамилию еще одного человека в отделении, напарника Ангары, я не запомнил. Старший сержант первое время пытался по привычке командовать, но получилось, что его основные обязанности свелись к ведению документации.

За время моей учебы сменили командира полка. Подполковник в кителе с двумя орденами, в ослепительно начищенных сапогах с любопытством оглядел наше отделение. Никаких вопросов с его стороны не последовало. Он коротко сообщил: