Повелители фрегатов - Владимир Шигин

В классах сидели по восьми часов в сутки; утром от 7 до 11 часов проходились математические и морские науки и иностранные языки; вечером от 2 до 6 часов все другие предметы. Кроме учебников математических и морских наук и катехизиса, других печатных руководств не было. Преподавание происходило без программ и правильных переводных экзаменов, и предоставлялось добросовестности учителя. Поэтому, например, случалось, что весь курс всеобщей истории ограничивался только частью древней, русская грамматика оканчивалась именами прилагательными и т.п.

Хозяйственная часть, по взглядам того времени, шла удовлетворительно, потому что давала экономию, конечно, в ущерб многому, а главнейше, здоровью воспитанников. Но в воспитательном отношении, в главных чертах, сохранились те же порядки, какие существовали за пятьдесят лет назад, при основании корпуса. Одним из таких порядков было соединение возрастов: в одной роте, в одних комнатах, жили молодые люди 19,20 лет и юноши и дети 16 и даже 10 лет. При таком смешении воспитанников естественно между ними господствовало право сильного, и младшие, как слабейшие, поставлены были в необходимость беспрекословно исполнять все требования старших. Исключение составляли только гардемарины, у которых все кадеты, несмотря на возраст и силу, находились в полном подчинении и послушании. Корпусные офицеры дежурили по неделям, и при воспитанниках были только во время обеда, ужина и привода в классы…

В каждом классе преобразованной из Навигацкой школы Морской академии за порядком наблюдал «дядька», в обязанность которому было поставлено «иметь хлыст в руках; а буде кто из учеников станет бесчинствовать, оным хлыстом бить, несмотря какой бы ученик фамилии ни был, под жестоким наказанием, кто поманит», то есть, кто будет потворствовать. В числе наказаний того времени были и такие: «сечь по два дни нещадно батогами, или по молодости лет, вместо кнута, наказать кошками», а за преступления более важные гоняли шпицрутенами сквозь строй и после этого оставляли, по-прежнему, в учении. Спустя с небольшим полстолетия, во время пребывания Морского корпуса в Кронштадте, необходимость заставляла кадет, от сильного холода в спальнях, затыкать разбитые в окнах стекла своими подушками и по ночам целыми партиями отправляться в адмиралтейство на добычу дров для топки печей. Дикая грубость нравов не щадила и учителей: тех из них, которые были поведения не совсем одобрительного, в случае их «загула», отправляли для вытрезвления в трубную (сарай, в котором находились пожарные инструменты) и там садили «в буй». Так назывался тяжелый обрубок толстого дерева, к которому был прикован один конец цепи, а другой, оканчивающийся ошейником, запирался на шее провинившегося. Офицеров карцовского времени, по рассказам близко знакомых с подобными порядками, конечно, не могло поражать, например, такое обстоятельство, что на корпусном дворе иногда выходила рота на роту, и после такого побоища оказывалось несколько человек с значительными ушибами, или что, не говоря о взрослых, ребенку 10, 12 лет зимней ночью приходилось странствовать по длинной открытой галерее, иногда занесенной на пол-аршина снегом, в самой легкой обуви и еще легчайшем одеянии. Для тогдашних воспитателей многое, ужасающее нас теперь, казалось совершенно естественным и обыкновенным

Но между ними и тогда выдавались прекрасные, достойнейшие люди, сознающие важность своих обязанностей и употреблявшие все силы, чтобы принести возможную пользу порученным им воспитанникам. Таковы были Гамалея, Гарковенко, князь С.А. Ширинский-Шихматов и немногие другие.

…Кроме математики и морских наук, на другие предметы, называвшиеся тогда «словесными», к которым принадлежали русский и иностранные языки, история и география, обращали очень мало внимания, и при переводах из класса в класс они не имели значения. Преподавание этих «словесных» наук шло в корпусе так же или немногим лучше того, как в восьмидесятых годах прошедшего столетия, когда из истории давались только краткие хронологические таблицы; а географии приказано было, не задавая уроков, стараться обучать «через затвержение при сказывании по очереди всех в классе».

Хорошее преподавание «словесных» предметов было редким явлением еще и потому, что для них учителей назначали из воспитанников гимназии, не по склонности или знанию предмета, а по открытию вакансии и необходимости дать место ученику, окончившему курс. Тяжело было положение этих молодых учителей из гимназистов. Кадеты и гардемарины были все из столбовых дворян, гимназисты — из разночинцев. В классах они учились вместе; но последние были во всем, сравнительно, принижены: стол их был хуже кадетского, в классах на их обязанности лежало приносить мел, губку и т.п. Вообще, держали их в таком положении, которое не могло возбуждать уважения к будущим наставникам, и чтобы заслужить его, со стороны их требовалось много ума, такта и терпения. Но, несмотря на такие невыгодные условия, в числе преподавателей корпуса, вышедших из гимназистов, бывали люди высоко достойные, сведущие и оставившие добрую память у своих учеников. В числе учителей были некоторые и корпусные офицеры; но из них о знании предмета и успехах воспитанников редко кто заботился; были и такие, которые почти не показывались своим ученикам, и это оставалось незамеченным.

Весной, по окончании классных занятий, большую часть младших кадет распускали к родителям и родственникам, а старшие кадеты и все гардемарины отправлялись в плавание на корпусных судах: фрегатах «Малый» и «Урания», бриге «Симеон и Анна» или на кораблях Балтийского флота. Назначение для гардемаринов отдельного судна, как бриг «Феникс», для плавания по портам, нашим и заграничным, было событием исключительным. Кадеты, не ушедшие в плавание, выводились летом, на короткое время, в лагерь на Смоленское поле или на так называемый «лагерный двор», принадлежавший корпусу большой луг, находившийся на углу Большого проспекта Васильевского Острова и 12-й линии.

Карцев, выказавший некоторую энергию в первое время управления своего корпусом, в последующие годы назначенный сенатором и потом членом Государственного совета, по множеству других занятий, передав все заботы по корпусу своим помощникам, так далеко держался от воспитанников, что они видели его не более одного и редко двух раз в продолжение целого года. Подобное отношение главных начальников учебных заведений к своим педагогическим обязанностям и поражающая нас теперь грубость нравов были не в одном Морском корпусе, но почти во всех подобных ему учебных заведениях».

Как правило, все родители, отдавая детей в Морской корпус, искали им. благодетеля, который бы присматривал и помогал Адмирал П.А. Данилов в своих воспоминаниях так описывал свои первые дни в корпусе в начале 70-х годов XVIII века: «Благодетелей в Кронштадте никого не было, мать моя, приехав со мною, приставила к учителю корпуса Лебедеву, который имел казенную квартиру вне корпуса… Тогда в корпусе было такое положение о переводе из класса в класс, что хотя бы кто и обучил, например, 1-ю часть арифметики, то должен в оном пробыть до положенного времени экзамена, который делали через полгода, а по экзамену, если окажется что знает твердо выученное тогда переводят во вторую часть арифметики, а от сего таким же образом в геометрии и так далее отчего я в первый раз и проиграл перед другими. Я, будучи определен с некоторыми в одно время, и написан в 1-ю часть арифметики, и все имели начало, то есть знали три первых правила; сложение, вычитание и умножение, и кончили вместе вперед экзаменом в июне сего года (1773 г.). Спрашивали каждого из нас, кто надеется выдержать экзамен в 3-ю часть арифметики? Я хотя и знал, казалось мне, не хуже других, однако, сомневался, а потому объявил, что я нетвердо знаю; других перевели, а я остался еще на полгода, а через то впоследствии хотя уже и положение было переменено и, хотя не ленился, но не мог их догнать и они вышли прежде меня годом в офицеры. Тогда я узнал, что иногда нужна смелость… У меня была постель и хорошая, и матушка снабдила меня чайным прибором фарфоровым и прочими излишними для кадета принадлежностями. Определен был фельдфебель из морских батальонов. Он был старший в нашей камере, он меня очень ласкал, и выманил у меня все на подержание, и все у него осталось, и спал я уже на казенном тюфяке».