Матерый мент - Алексей Макеев

Гуров не выдержал и расхохотался. Мариам, глядя на него, тоже рассмеялась и затем продолжила импровизированную лекцию.

– Когда люди, далекие от биологии, слышат слово «клетка», что они представляют? То, что в школьном учебнике нарисовано, шарик такой с ядром посредине и прочими причиндалами вокруг. Если это растительная клетка, то, может быть, про хлорофилл и фотосинтез вспомнят, а совсем уж эрудиты уровня «Что? Где? Когда?» и про двойную спираль ДНК. Да еще сакраментальную фразочку: «Нервные клетки не восстанавливаются!»

– Все точно, – перебил Гуров. – Я еще знаю, что клетки делятся!

– Вот-вот! Но такой клетки из учебника в природе не существует, как не существует некоего «человека вообще». Люди бывают разных рас, возрастов, профессий, наконец. И клетки тоже! А профессии для них особенно важны: есть клетки кожи и, допустим, клетки печени или лимфоциты крови, это такая «внутренняя милиция», точнее – контрразведка. Профессии у них разные, и устроены они по-разному. Или, что мне ближе, клетки листа, – она подняла руку и погладила, как гладят кошку, глянцевитый лист латании, – они как раз с хлорофиллом и потому зеленые и клетки корня. Заметьте, Лев Иванович, генетически все клетки организма равноценны, в каждой записана одинаковая и очень обширная программа. Теоретически эту пальму можно вырастить из одной ее клеточки, из любой – это, кстати, и называется клонированием. Но что-то заставляет клетки листа выполнять только часть программы, нужную листу. Клетка печени выполняет свою часть программы, а нейрон – та самая нервная клетка – свою. Дилетантов среди клеток нет, только специалисты! Мы хотим понять, что же заставляет их включать только свою часть программы, это одно из направлений работы лаборатории.

В эти минуты Мариам забыла о печальной причине своей встречи с Гуровым. Она увлеклась, глаза ее особенно живо заблестели, было видно, что ей и самой интересно растолковывать симпатичному голубоглазому полковнику милиции азы клеточной теории.

– И ведь вот в чем дело, специализированные клетки в нашем, да в любом организме, они не делятся. Им не до размножения, им работать надо на благо целого: фотосинтезировать, воду из почвы всасывать или нервный импульс проводить, да мало ли чего организму нужно, понимаете? – Она на секунду задумалась, подбирая сравнение, и чуть смущенно продолжила: – Вот бывают среди людей такие трудоголики – вся жизнь в работе, так им не до любви. А клетки – они все такие!

– Ну а как же рост? – перебил Гуров. – Пальма ваша растет, у березки какой-нибудь каждый год листья новые появляются, ребенок, опять же, взрослым становится. Потом волосы, ногти… Я слышал от наших экспертов, и кровь полностью меняется, за два, что ли, года. И кожа, а старая – отмирает. Как же без деления?

– Правильно, никак! Поэтому есть особые клетки, молодые, неспециализированные, они как раз больше всего похожи на клетку из школьного учебника. Они еще не умеют ничего, только делиться, а профессию их потомство потом приобретает. У нашей пальмы, – Мариам посмотрела на латанию, – в кончиках корешков, стебля и листьев такие клетки есть. Вот, скажем, разделилась одна из них на две, – она развела в стороны кисти, – теперь из этих двух первая начнет специальность приобретать, и получится из нее и ее «ровесников» сосудистый пучок, а вторая останется молодой и снова делиться будет, как материнская. Или клетки нашего костного мозга, вы про кровь сказали. Они только тем и занимаются, что все время делятся, а из их потомства клетки крови и выходят. Самые разные – кто кислород переносит, кто вредные микробы пожирает, – это как раз милиция с контрразведкой. Но размножаться им ни-ни! Не заскучали еще, Лев Иванович?

– Какое там заскучал! – Гурову действительно было интересно. – Такие вы мне любопытные вещи открываете! И на людей как похоже – кто помоложе, те, значит, размножаются и в ус себе не дуют, а как профессионалом стал и остепенился – забудь про чувства нежные и занимайся делом. Например, преступников лови. А не бывает так, – Гуров хитро улыбнулся, – что заслуженная и поседевшая клетка в генеральских погонах вспоминает бурную молодость и пускается во все тяжкие? Бес в ребро, так сказать?

– Бывает, только зря улыбаетесь. Когда специализированная клетка «вспоминает молодость», к ней возвращается способность неограниченного деления. Она регрессирует до «клетки вообще», забывает свои функции и безудержно делится, делится, делится… И ее дочерние клетки тоже. Это, Лев Иванович, страшная беда для организма. Она называется раковой опухолью. Причины, которые пробуждают в добропорядочной клетке такие «воспоминания», мы в лаборатории изучаем тоже. Не у человека, конечно, а на наших объектах – растениях. Александр Иосифович очень этим направлением интересовался.

– Ужасы какие-то рассказываете, Мариам! А подробнее немного можно?

– Конечно. – Она вытянула из пачки сигарету и, улыбнувшись, вдруг протянула пачку Гурову. – Я же вижу, вам тоже курить хочется.

– Спасибо… – Лев Иванович несколько ошарашенно поблагодарил Кайгулову. – Ну вы и глазастая!

Они некоторое время молча курили, стряхивая пепел в хромированные чудища. Затем Мариам продолжила:

– Если взять, аккуратно вырезать небольшой кусочек растительной ткани из того участка, в котором сосредоточены молодые делящиеся клетки, то его можно поместить в пробирку или в колбочку со специальной питательной средой. И потом добавлять туда, в эту среду, специальные вещества – гормоны растительные и некоторые, – она помолчала, подбирая нужное слово, – регуляторы, вроде как витамины для человека. Или яды иногда, но по чуть-чуть. Для каждого вида растений – свои и в определенных пропорциях, это искусство целое – подобрать… Тогда можно заставить клетки этого кусочка делиться довольно долгое время. Вне растения, понимаете? В пробирке, в колбе. И «профориентацию» подавить. Получится как бы опухоль, ну не совсем, скорее – ее модель. Такой кусочек чистой образовательной ткани мы называем каллусом. Он там в пробирке разрастается потихоньку, а потом, если снять пресс воздействия, клетки начинают профессии приобретать, специализироваться. Могут из нашего кусочка корешки полезть, могут зачатки листьев. У нас это вторичной дифференциацией называется, – она озорно вскинула голову. – Вы посидите тут один минутку, а я вам принесу показать. Говорят, лучше один раз увидеть…

Гуров, поджидая упорхнувшую Мариам, призадумался. Да, ее рассказ был интересен, но пока ни на чуть-чуть не приближал Льва к решению его неотложных проблем и вопросов. Занимаются очень милые люди, если все такие же, как она, разгадками разных там тайн природы, любопытство за казенный счет удовлетворяют, и дай им бог, особенно учитывая крайнюю скупость этого самого счета. С прорвой Минобороны или, не к ночи будь помянутого, Минводхоза и сравнивать смешно. Но при чем тут, скажите на милость, наркотики, убийства, оторванные головы и прочая мрачная уголовщина? Может, они такое наоткрывали, что наши заклятые друзья из «цивилизованных» стран губы пораскатали? Промышленный, и не только, шпионаж? Тогда проще – сплавить дело к «соседям», и отцветай, моя черешня! Но, опять же, ни на чем пока эта версия не базируется. Значит, надо работать дальше, слушать, смотреть, анализировать. И срочно выяснять личность новоявленного всадника без головы из вишневой «девятки», других нитей пока не видно. Звонка на мобильник от Станислава не было, надо понимать, вкалывает Крячко, но ничего свеженького еще не нарыл.