Пасадена - Дэвид Эберсхоф

— Кстати, вы говорили мне, кто этот нынешний хозяин? Наследник капитана Пура?

— Нет, не говорила, мистер Блэквуд. Он просил не называть его имени.

— Понимаю…

— Но это необычный человек.

Говоря это, она словно прощупывала Блэквуда, как бы постукивала по хрусталю его интереса, оценивая звон.

— Вот как?

— Я знаю его уже очень много лет, — сказала она и добавила: — Он когда-то работал здесь, на апельсиновом ранчо.

— А сейчас стал его полным владельцем?

— Это длинная история, мистер Блэквуд. Жизнь мистера Брудера очень, очень непростая…

Она знала, что имя Брудера должно насторожить Блэквуда. Черри хотелось оценить его сообразительность, понять, может ли он составить цельное представление по тем маленьким порциям информации, которыми она делилась с ним.

— Мистер Брудер? — повторил Блэквуд, сжав губы, как будто боялся сказать лишнее.

Он поднял штору над окном: перед ним расстелилась небольшая долина, склоны которой противились яростному натиску новых домов под рыже-пламенными черепичными крышами и дымно-серым лентам вновь проложенных дорог. Могло ли быть так, что это тот же самый человек? А могло быть и так, что это два разных человека?

— А вы знаете, почему мистер Брудер продает этот участок? — спросил Блэквуд.

— Я же сказала — это длинная история.

— Ничего, у меня есть время.

— Мне не следует рассказывать. Я же представитель продавца.

— Но так мне легче будет принять решение. И вполне возможно, что мое решение пойдет на пользу Пасадене.

Черри ничего не говорила, и Блэквуд задал следующий вопрос:

— А что это за девушка — Зиглинда?

— Которая? Их две, — отозвалась Черри и посмотрела на часы.

Непонятно почему, она чувствовала, что ей нужно рассказать эту историю, — ее буквально распирало, словно сердитый кулак барабанил по ней изнутри. Как и Блэквуд, она ощущала, что эра подходит к концу, и, видимо, ей хотелось расставить все по полочкам, перед тем, как мир двинется дальше. Но, в отличие от Брудера, Черри никому и никогда не обещала хранить секрет; и потом, с того самого дня, когда она впервые услышала о Брудере, она твердо знала, что этот человек изменит их жизнь. Теперь они с Брудером были кем-то вроде союзников; их зацепило прошлое, исчезавшее прямо на глазах. Вскоре после замужества она подробно рассказала Джорджу всю эту историю, и он ответил, нежно коснувшись губами ее лба: «Как я рад, Черри, что ты больше не работаешь в газете. Сколько приходится узнавать страшной правды!»

— Может, вынесем стулья на террасу? — предложила она Блэквуду. — Посидим под конфетным деревом?

— С вашего позволения, миссис Ней.

После сумрака библиотеки белый свет солнца ослепил Блэквуда. На миг у него в глазах потемнело, а когда зрачки приспособились к новому освещению, он увидел, как миссис Ней машет ему рукой: «Сюда, сюда».

Легкий ветерок принес густой запах цитрусовых. Прошлое цвело во всю свою мощь. Волна памяти захватила Черри, и она задумчиво произнесла, не обращаясь к Блэквуду: «С чего же начать, с чего начать?»

Она помолчала немного и, прикрыв глаза, произнесла:

— Когда же все это началось?

Пусть преступление былое

Погребено под толщей лет,

Явит раскаянье немое

Слезу бесплодную на свет.

Эмили Бронте

Hа побережье, по старой Королевской дороге, на ровном месте, зажатом между океаном и лагуной, источавшей тошнотворный запах морской соли, где-то между утопающими в бугенвиллеях миссиями Сан-Хуан-Капистрано и Сан-Луис-Рей, лежал поселок под названием Приморский Баден-Баден. В начале века он состоял из нескольких крошечных ферм и рыбацких домишек — их называли здесь «черными» — да серой полосы песчаного пляжа. На окраине поселка, у реки Агва-Апестоса, давным-давно умершая старая дева донна Марон построила школу, где глаза не одного поколения учеников краснели под порывами мокрого послеполуденного ветра. На другом конце поселка, на Лос-Киотес-стрит, Маргарита Шпренгкрафт держала небольшую лавочку, где обязательным довеском к каждой покупке была какая-нибудь свежая сплетня. Неподалеку от крыльца заведения Маргариты тянулся поселковый причал, который трещал под напором сильного прилива и тяжестью рыбаков, то и дело прислонявшихся к его перилам. На обрыве, прямо над поселком, стоял цех по разделке рыбы, которым владел Фляйшер; из этого односкатного сооружения, дрожавшего под ударами ветра, ведрами лили в океан рыбью кровь молодые девушки с близлежащих ферм, которые нанимались сюда работать. Руки у них воняли рыбой, а платье к концу дня становилось блестящим от налипшей на него чешуи. Каждый год в марте, после свирепых зимних штормов, фермеры приезжали в поселок и строили причал заново, но рыборазделочный цех не сдавался январской непогоде; девушки не сидели без работы и день за днем, год за годом раскрывали ножами бледно-розовые раковины морских гребешков и распластывали тушки скумбрий, выворачивая наизнанку нежную, свежую плоть.

А прямо посреди поселка стоял большой круглый валун из красного кремнистого сланца. На закате лучи солнца играли на его рябой поверхности, отчего камень становился похожим на огромный цитрус. Его опоясывала увитая флагами и лентами обозревательная площадка, как будто оставленная после какой-нибудь ярмарки пли карнавала. Местные жители называли этот валун «Апельсин»; из его расщелин все время стекала минеральная вода, благодаря чему поселок и получил свое название. С семидесятых годов девятнадцатого столетия минеральная вода «Апельсиновая» начала привлекать сюда поселенцев, вслед за которыми потянулись и торговцы недвижимостью; они выстроили несколько гостиниц для страждущих, которые устремились за этой водой, каждая жестяная кружка которой уходила по двадцать пять центов. Состав воды был столь богат, что поселковые краснобаи уверяли, будто она не только омолаживает, но творит и другие чудеса: «Глоток "Апельсиновой" — и вы тот мужчина, каким вас задумывали!» или «Станете такой девушкой, какой всю жизнь мечтали быть!» Приезжающие надеялись изменить свою жизнь, свою долю, они пили воду из источника и отправлялись восвояси, уверенные в том, что теперь их жизнь точно переменится к лучшему: дурнушки начинали мечтать о мужьях, бездельники — о гигантских состояниях, невезучие, попив чудодейственной водицы, уповали, что они вырвутся из-под гнета своих злосчастий. Каждые несколько лет, когда продавцы недвижимости сгибались под бременем долга, в гостинице у источника по непонятной причине среди ночи вспыхивал пожар, и постояльцы разбегались кто в чем был. Через месяц на том же месте вставала новая гостиница, гораздо поместительнее предыдущей, с верандой просторнее, чем была до этого, с более глубокими ваннами для минеральной воды, с еще более захватывающим видом на далекий остров Сан-Клементе, в сорока девяти милях от берега.