На границе Великой степи. Контактные зоны лесостепного пограничья Южной Руси в XIII – первой половине XV в. - Леонид Вячеславович Воротынцев

по всей вероятности имея статус личных владений хана («царевъ оулусъ»)[205]. Не вызывает сомнений и интеграция русских княжеств в экономическое пространство Pax Tatarica посредством торгового взаимодействия и выстраивания системы налогообложения по общеимперским образцам.

Рассматривая обозначенную проблему, следует отметить, что вхождение русских земель-княжеств в государственную систему империи Чингизидов не являлось единовременным событием и определялось рядом факторов (ландшафтно-географическим расположением отдельных земель, спецификой их административно-политического статуса в период монгольского нашествия, а также особенностями отношений княжеских домов с правящей элитой Джучидского государства).

Данное обстоятельство актуализирует подробный анализ административно-политического статуса южнорусских княжеств в государственной системе Монгольской империи и Джучидского государства.

§ 2.2. Рязанская земля

Рязанская земля, принявшая на себя первый удар объединенной армии Чингизидов зимой 1237/38 г., понесла в результате монгольского нашествия значительные демографические и материальные потери[206]. Прямым следствием военного разгрома стало оформление политической зависимости Рязани от Монгольской империи и Улуса Джучи, а также изменения административно-территориального характера на южных и юго-восточных рубежах княжества.

Одними из наиболее дискуссионных являются вопросы об административно-политическом статусе и состоянии правящих элит Рязанского княжества в первое десятилетие после монгольского нашествия. Следует отметить, что информация о событиях, происходивших в Рязани в первые десятилетия после «Батыевой рати», носит фрагментарный и зачастую противоречивый характер полулегендарного свойства. Это может объясняться как прекращением в это время собственно рязанского летописания, так и некоторой обособленностью Рязанского княжества от основных политических центров Северо-Восточной и Южной Руси. В связи с данным обстоятельством исследователями зачастую привлекались не только сведения летописных сводов, но и такой историко-литературный источник, как «Повесть о разорении Рязани Батыем», являвшаяся частью цикла повестей о Николе Заразском.

В частности, ряд дореволюционных, советских и современных российских историков широко и зачастую некритично использовали сведения, содержащиеся в «Повести…», для реконструкции генеалогического древа рязанских князей, а также событий, происходивших в период монгольского нашествия и становления политической зависимости Рязанского княжества от Монгольской империи и Улуса Джучи[207]. Как следствие, в отечественной историографии сложился ряд устоявшихся, но не соответствующих историческим реалиям представлений об административно-политическом статусе княжества в государственной системе империи Чингизидов в 40—50-х гг. XIII в., а также внешнеполитической деятельности первого правителя Рязани эпохи ордынской зависимости. Аргументированное опровержение историографических мифов представляется необходимым элементом восстановления достоверной картины исторических событий, относящихся к периоду становления рязанско-монгольских политико-дипломатических отношений.

В данном контексте особую актуальность приобретает проблема достоверности информации, имеющейся как в летописных, так и историко-литературных источниках. Рассматривая вопрос о соответствии историческим реалиям сведений, содержащихся в «Повести о разорении Рязани Батыем», необходимо отметить, что в исторической науке не сложилось однозначного мнения о времени составления цикла вышеуказанного произведения древнерусской литературы. По мнению А.Г. Кузьмина, «Повесть о разорении Рязани Батыем» тесно связана с летописным сказанием о нашествии Батыя на Рязанское княжество, присутствующим почти во всех позднейших летописных сводах[208]. В свою очередь, филолог Д.С. Лихачев, указывая на наличие в тексте архаичных литературных форм и стилистических оборотов, относил появление начального, краткого варианта «Повести…» к концу XIV в.[209] С другой стороны, недавними исследованиями Б.М. Клосса, В.А. Кучкина и А.О. Амелькина был доказан факт позднего (XVI в.) происхождения цикла повестей о Николе Заразском, включающего в себя и «Повесть о разорении Рязани Батыем»[210].

Кроме того, следует учитывать, что большинство историко-литературных произведений Древней Руси представляют собой эклектичный синтез реальных исторических событий и религиозных сочинений, зачастую не имевших между собой непосредственной связи. Так, «Повесть о убиении Батыя», созданная в конце XV в., отразила в идеологически переработанном виде события, связанные с монгольским вторжением в Венгрию 1285 г., на которую наслоились мотивы преданий о победе венгерского короля Ласло IV над половцами в битве у озера Худ (1282 г.), а также отдельные эпизоды жития св. Саввы Сербского[211].

Ввиду указанной специфики древнерусских «Повестей» представляется весьма вероятным, что базисной основой исторических сведений для автора (или авторов) цикла повестей о Николе Заразском послужили не дошедшие до нашего времени рязанские летописи, а также переработанные в контексте библейских сюжетов и житий христианских мучеников устные предания Рязанщины, легендарно отразившие реальные исторические события, в том числе эпизод, связанный с гибелью в ставке хана Менгу-Тимура сына Олега Ингваревича – Романа Ольговича Рязанского (19 июля 1270 г.)[212].

Данное обстоятельство не позволяет рассматривать «Повесть…» в качестве аутентичного эпохе и заслуживающего абсолютного доверия источника. Вместе с тем представляется целесообразным использовать в данном исследовании информацию, содержащуюся в «Повести…», в контексте проведения сравнительного анализа как можно большего числа нарративных источников, с целью выявления механизмов формирования историографических мифов и возникновения на их основе ряда ошибочных гипотез.

Согласно сведениям летописных и историко-литературных источников, первые контакты рязанского княжеского дома с дипломатическими представителями и военно-политической элитой Монгольской империи произошли накануне вторжения войск Чингизидов в пределы русских земель поздней осенью 1237 г.[213] Провал переговоров о заключении мирного соглашения послужил формальной причиной вторжения монгольских войск в пределы Рязанского княжества. По сообщениям летописных источников, во время военных действий зимы 1237/38 г. погибает вся семья рязанского князя Юрия Ингваревича, возглавившего вместе с братьями (Олегом и Романом Ингваревичами) сопротивление завоевателям[214].

Заслуживает внимания тот факт, что в русских нарративных источниках содержится несколько различных версий поведения и гибели рязанского князя Юрия Ингваревича. Лаврентьевская летопись сообщает о его гибели во время штурма Рязани монгольскими войсками[215]. Новгородская I летопись, отмечая факт руководства обороной Рязани князем Юрием Ингваревичем, умалчивает о его судьбе после падения города: «…князь же Рязаньскыи Юрьи затворися въ граде с людми; князь же Романъ Ингоровичь ста битися противу ихъ съ своими людьми…»[216] Согласно информации, содержащейся в Ипатьевском своде, рязанский князь был захвачен в плен во время взятия города и казнен позднее[217]. В то же время пронскому князю Киру Михайловичу удается уйти с частью дружины на территорию Владимирского княжества[218]. Позднее этот представитель рязанского княжеского дома был отмечен составителем Ипатьевского свода в качестве одного из участников сражения под Коломной[219].

Летописные и историко-литературные источники более позднего времени (Никоновский свод, «Повесть о разорении Рязани Батыем») также содержат различные версии гибели рязанского князя и членов его семьи во время событий зимы 1237/38 г. Согласно сообщению Никоновской летописи, «…князи же Рязаньстіи и Муромстіи и Пронстіи изшдше противу безбожных, и сотвориша съ ними брань, и быстъ сеча зла и одолеша безбожніи Измаилтяне, и бежаша князи во грады своя»[220]. После поражения рязанско-пронско-муромских дружин последовала осада Рязани и других городов, завершившаяся массовой гибелью населения и правящей верхушки: «Татарове же, рассвирепеше зело начаша воевати