Мойте руки перед бедой - Андрей Эдуардович Бронников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Наденька, что происходит? Ты чего-то не договариваешь…
Крупская молчала, а молодой человек продолжил жёстким тоном:
– Моя дорогая, давай договоримся так…ты помнишь я тебе рассказывал, что в юности мне нравился рассказ Тургенева «Андрей Колосов»? – Владимир дождался, пока невеста в знак согласия кивнула головой и продолжил. – Так вот…необходимо доверять друг другу и ни о чём лишнем не спрашивать. С другой стороны будем искренними и откровенными. Ты согласна?
Надежда вновь кивнула головой, но в этот раз Ульянов лишь многозначительно промолчал в ответ. Совершенно тихим и робким голосом Крупская произнесла:
– В марте состоялся учредительный съезд социал – демократической партии.
– Как? – воскликнул Ульянов и вскочил с места. – Кто? Кто там был?
– Я не знаю подробностей, узнала мимоходом перед отъездом. Точно знаю, что инициатором был Струве.
– Ах, мегзавец! – вспыхнул молодой человек, и от волнения его картавость только усилилась. Владимир в сильном возбуждении вновь принялся бегать вокруг стола, размахивая правой рукой. Левая при этом спокойно была вложена в карман брюк.
– Мегзавец! У них ничего не получится! Кто там ещё был? – продолжал возмущаться Ульянов. Крупская предполагала, что известие о создании социал-демократической партии вызовет у жениха недовольство, но такого гнева она не ожидала. По твердому убеждению молодого политика такое событие должно было случиться непременно под его руководительством.
В раннем детстве, чтобы добиться своего Володя частенько падал на пол, стучал ногами и орал. Теперь это выражалось в таком нервном возбуждении, но внутренний посыл – добиться желаемого любым способом – оставался прежним.
Надежда продолжала молчать, и это было самым мудрым решением. За стеной принялась деликатно покашливать разбуженная Елена Васильевна, чем немного охладила пыл молодого человека. Торопливые шаги в комнатах Зыряновых окончательно успокоили Ульянова.
«У них» действительно мало, что получилось. Сразу после учредительного съезда практически все его члены были арестованы полицией и не смогли объединить разрозненные группы в единую партию. Свое развитие и бурную деятельность социал-демократическая партия обрела лишь после возвращения Ульянова (Ленина) из ссылки.
7
НИИ психического здоровья, палата Свистунова
Время тянулось медленно, но приятно. Казалось «dolce far niente» – сладкое ничегонеделание – обрело осязаемые формы и поселилось здесь навеки. Покой и безмятежность, по-прежнему, главенствовали в пределах одного помещения. Под мерный храп пьяного Полковника обитатели палаты занимались каждый свои делом. Сергей Ильич навзничь лежал на кровати, и с его, мокрого после душа, трико на пол капала вода, образуя лужицу, которая подозрительно напоминала плоды здоровой работы почек. Впрочем, возможно, так оно и было.
Мертвецки пьяный мужчина перевернулся на живот, и струя мочи зажурчала прямо на пол. Сергей Ильич облегчённо застонал. Обитатели не обратили на это событие ни малейшего внимания. Во-первых, уже привыкли, а во-вторых, точно знали, что Полковник после того, как очнется от сна, сам уберёт за собой. Подобные эксцессы, а таковое случалось далеко не впервой, обычно приносили страдания только его верному приятелю таракану Аркадию. Вот и сейчас он попал под вонючие брызги и теперь обиженно вытирался лапками, отбежав на безопасное расстояние. Затем Аркадий тяжело вздохнул и удалился в темноту ближнего угла. Таракан безмолвствовал, да и не мог ничего сказать, хотя ему было что, сообщить обитателям палаты. Он предчувствовал беду.
Сергей Ильич, уткнувшись носом в подушку, глухо прокричал: «Золотая лестница без педрил» и снова захрапел. Несмотря на кажущуюся беспечность, жизнь Аркадия нельзя было назвать благополучной. Каждодневный риск попасть под ноги своих старших сожителей по палате, угнетал таракана. Еды тоже, порой, не хватало. Те крохи, что перепадали ему со стола Сергея, частенько оказывались несъедобными. Всё вкусное тот съедал сам. Больше всего оставалось спирта. Поначалу Аркадий не любил эту вонючую жидкость, но потом пристрастился, однако алкоголиком не стал и лишь изредка в одиночестве напивался от тоски.
Несколько раз он пытался изменить свою жизнь. Однажды, сильно обидевшись, сбежал в соседнюю палату, но быстро вернулся. Там были другие тараканы, которые своим его так и не признали.
Сегодня Аркадий в очередной раз переживал душевный кризис. Он отчистился от полковничьей мокроты и засеменил в сторону нового обитателя, который по-прежнему сидел возле окна и читал книгу. Сердобольный Тимофей Иванович склонился над несчастным насекомым и, чуть подталкивая того мизинцем, направил к плинтусу. Таракан заполз в щель и замер. Это темное и тёплое место ему нравилось. Здесь было значительно безопаснее.
Семёну Семёновичу не спалось. Обычно время после завтрака и до обеда он проводил в сладкой дрёме, но сейчас тревожное чувство подняло его с постели. Свистунов прислушался к неясному шуму где-то в лабиринтах полутёмных коридоров лечебницы. Семён привычно сунул жилистые ноги в дерматиновые тапочки и направился к столу. Там плеснул в стакан из гранёного графина теплой воды и залпом выпил.
В палате вновь воцарилась полная тишина. Даже Полковник перестал храпеть. Шум за дверями стал явственнее, но вновь никто не придал этому значения. Толстяк Бося забормотал нечто невразумительное из своего угла. Судя, по отдельным словам, он бубнил какие-то философские тексты. Где уникум вербальности мог их услышать, осталось загадкой. 8
Тимофей Иванович был уже довольно стар, скорее всего, старше восьмидесяти лет, но держался он бодро. Паутина глубоких морщин покрывала его всегда светлое лицо, да и седая борода молодости новому постояльцу не добавляла. Только яркие голубые глаза и лучистый взгляд делали его несколько моложе.
Даже преклонные годы иногда бывают несовместимы с мудростью, но это был тот самый случай, когда житейский, а порой мистический опыт позволяют человеку правильно оценивать не только бытовую ситуацию, но и то, что лежит вне пределов физического восприятия.
Тимофей Иванович был немногословен, но даже по тем коротким фразам, что он произносил, становилось понятно, что он человек образованный. Мысль формулировал кратко, но ёмко, ударения в словах делал исключительно грамотно. В речи его присутствовали архаизмы, однако неологизмов не было вовсе. Свистунов чувствовал, что этот человек может мыслить глубоко и независимо о политике, экономике, морали, короче обо всём том, о чём постоянно думал Семён, но поделиться было не с кем.
Семён Семёнович замешкался возле стола. Ему хотелось поговорить с новым