Девять снов Шахразады - Шахразада

– Мои чувства, малышка? Скажи мне, разве стала бы я так печалиться о том, что муж охладел ко мне, если бы не мечтала лишь о нем, не считала бы его единственным и самым лучшим?

– Но те, другие, возлюбленные из твоих снов?…

– «Возлюбленные»…

– Ну хорошо, пусть. Мужчины, которые тебя любят… Разве не к ним теперь тянется твоя душа?

– Ох, Герсими, ты все перепутала… Ты все перепутала… Дело-то не в том, кого вижу я. А в том, что они ради меня готовы на все… На что же, скажи мне, мудрая моя сестренка, сейчас ради меня готов мой муж?

И Герсими потупила взор. Врать она не умела. А сказать, на что сейчас готов ради жены Шахрияр, не могла. Хотя и пыталась припомнить хоть один, самый крошечный подвиг, совершенный халифом во имя Шахразады. Пыталась и не могла. Это она, дочь визиря, сражалась со злом, она готова была взойти на плаху… Она изобретала и вспоминала удивительные сказки, которые не в переносном, а в самом прямом смысле слова преобразили душу принца. И преображение это было поистине более чем полным – ибо Зло потеряло власть над принцем…

Но что сделал сей принц ради своей спасительницы?… Нет, Герсими не знала ответа на этот вопрос. И уж тем более не знала, на что он готов ради жены сейчас, спустя пять сладких и спокойных лет.

– Знаешь, моя хорошая, – продолжала Шахразада, – мне отчего-то кажется, что мои странствия по мирам закончатся только тогда, когда я увижу, что никто из самых пылких влюбленных не может толком ничего сделать ради своей прекрасной дамы… Словно некая невидимая сила отправила меня в этот бесконечный поход, дабы я убедилась, что все они, глупцы и мудрецы, старики и юноши, гиганты и карлики, скроены по одной мерке… Что сильны лишь на словах. Что дело всегда начинает и заканчивает женщина…

Герсими поразилась горячности Шахразады. Не может быть, чтобы душа ее «наставницы» была столь глубоко поражена болью и неверием!

– Сестричка…

– Герсими, ну вот ты, умница, дочь богини, валькирия-вдохновительница… Ты мне скажи, на что способны мужчины на самом-то деле? Не на словах, на деле?

– Сестренка, ты же сама когда-то вспоминала о Синдбаде, который прошел от полудня до полуночи ради собственной жены…

– Деточка, ты скверно выучила урок… Не ради жены, а ради халифа Гарун аль-Рашида. И не столько ради самого халифа, сколько ради, о нет, из-за его странного отшельничества. А умница Лейла, подобно всем другим женщинам, ждала мужа из странствий, растила его детей, содержала дом, управляла хозяйством. Не ради мужа, а только потому, что кроме нее никто не мог этим заниматься. Некому было это делать!..

– Да, наверное, я вспомнила неправильного рыцаря…

– Похоже, что так… Но попытайся вспомнить правильного. Хоть одного! Прошу тебя. Нет, умоляю! Хоть одного, кто ради любимой готов был на все – годы лишений, жизнь в бедности, даже на смерть. Обычно-то жена говорит мужу, что она готова ждать и терпеть ради него. Тот шатается по свету во имя чьей-то лени или побеждая чьи-то страхи, а она ждет… ждет, когда ей достанется кроха его внимания!

– Но вот история другого Синдбада… кузнеца… и его любимой жены, джиннии Амали… Разве не он отправился на поиски спасительного зелья? Разве не он его нашел?

– Нашел… даже отдал родителям, дабы те напоили дочь предсказанным снадобьем. Но остался ли он с некогда любимой женой? Нет, об этом молчит легенда. Более того, она говорит обратное: до счастливого избавления было более чем далеко, а этот силач и смельчак уже прикидывал, куда он сбежит после того, как Амаль придет в себя…

Герсими сокрушенно кивнула – это была чистая правда. Поэтому она не стала напоминать Шахразаде об истории с соперницей Аладдина. Ибо так все выглядело не просто несказочно, а даже удручающе отвратительно: мужчина, нет, маг, влюбленный в смелую Сафият, переселился в тело кота, дабы заставить девушку делать то, что считал правильным. Не сам отправился в пещеру ужаса, а вынудил ее совершить это путешествие. Причем совершить дважды! Хотя уж в его-то власти было вполне достаточно своего оружия!

Увы, неприглядная правда сейчас была видна Герсими более чем отчетливо. И правота Шахразады тоже. Но все же Герсими не могла смириться с мыслью, что странствие по мирам-снам навсегда поглотит ее любимую сестренку и наставницу.

– Шахразада, а ты уверена… Ты уверена, что странствие закончится тогда, когда ты в этом убедишься?

– Нет, – та в ответ улыбнулась. – Наверное, потом мне дано будет выбрать мир, где я буду нужна кому-то или где все только начинается…

– Но эта же цепь странствий бесконечна!

– Значит, я буду жить вечно… И вечно убеждаться в немощности тех, кого мы считаем полом сильным и решительным.

– Сестренка, но, может быть, самый главный подвиг – это обычная простая жизнь годами, десятилетиями вместе? Не распятый на огромном дубе дракон, голова которого украшает главный зал (то еще украшение, думаю), не принесенный к ногам красавицы мешок алмазов размером с голову, а просто жизнь вместе, рядом. Воспитание детей, ежедневная забота о хлебе насущном. Общие печали и общие радости. Спокойная старость рука об руку?

– Нет, моя хорошая. Это не подвиг – так и должно быть на самом деле. Никакого героизма нет в том, что мужчина берет на себя часть забот о семье.

– Я не о том. Я о том, что он не бряцает оружием, а молча делает свое дело. Спокойно и достойно.

– И вновь я тебе скажу нет, сестренка. Это идеальная картина. Хотя в легком бряцании я не вижу ничего дурного. Но мы-то сейчас говорим не о мужчинах вообще, верно?

– Да, сестра, ты пытаешься доказать, что твой муж, Шахрияр Третий, разлюбил тебя…

– Похоже, что именно так… Что не столько разлюбил, сколько привык ко мне так же, как к подсказкам твоего мудрого мужа в диване. А мне меньше всего хочется, чтобы это произошло.

Женщины замолчали. Тягостная тишина обволакивала, затягивала, как омут. Томительно текли минуты, нарушаемые лишь шелестом листвы над головами печально умолкшей Герсими и погрузившейся в невеселые думы Шахразады.

Садилось солнце. Царица не успела и заметить, что совсем близок тот миг, когда она отправится в новое странствие на поиски настоящего рыцаря.

Голова у Шахразады, о нет, у Равенны, это она почувствовала сразу, едва не пошла кругом, и она была почти готова опровергнуть слова Лаймона, несмотря на грозящую ей опасность.

– Конечно, все будет так, как вы того пожелаете, ваша светлость, – небрежно заметил Лаймон, – но зачем вешать парня, пока мы не узнаем, есть ли у него сообщники.

Граф хмуро посмотрел на него.

– Пожалуй, ты прав. – Щелкнув пальцами, он приказал своим людям: – Заприте мальчишку в темнице и допросите его.