Седьмое небо - Татьяна Устинова

Адвокат в нем часто брал верх над обычным человеком, ипоймать его на слове было непросто.

— Что это тебе в голову пришло?

— Он здесь, — сказал дед несчастным шепотом. — Он здесьчасов с шести, и мы знали, что ты будешь сердиться.

— Кто здесь?! — переспросил Егор, начиная раздражаться. —Димка?

— Он спит, — торопливо предупредил дед. — Мы тебя ждали,ждали, и он уснул. Не буди его, пожалуйста.

— Я его сейчас отлуплю, — мрачно пообещал Егор, глядя вомлет. — Что ему нужно? Зачем он приехал?

— Ты бы поел сначала, — посоветовал дед. — Смотри, у тебясейчас все подгорит.

— Дед, не увиливай! — прикрикнул Егор.

— Я не буду разговаривать с тобой о Диме, пока ты не придешьв себя! — отрезал дед. Упрямство у них было фамильной чертой. — Садись и поешь,а потом поговорим.

— Не буду я с тобой разговаривать, — пробормотал Егор. — Ясейчас пойду, подниму этого ублюдка с постели и надаю ему по физиономии. Яснотебе?

— Егор! Дед! Чего орете? — раздался с порога хриплый голос.— Спать не даете.

Егор и дед разом повернули головы.

Держась за косяк, в дверном проеме стоял лохматый верзила вджинсах и мятой майке навыпуск. У него была отекшая физиономия с кучкамиюношеских прыщей и неопрятной щетиной и громадные, как у орангутанга, ручищи.

— Хочешь в морду дать? — спросил верзила у Егора. — Нудавай, чего ты ждешь-то? А приехал я не к тебе. Я к деду приехал, я даже незнал, что ты уже вернулся. Я сейчас уеду. Мне твоя квартира на фиг не нужна.

— И мои деньги тебе тоже на фиг не нужны, я так понимаю? —спросил Егор холодно.

От одного взгляда на собственного брата он начинал исходитьтихим бешенством. Чтобы не сорваться и впрямь не съездить по заспанной оплывшейфизиономии, он быстро занялся делом — достал тарелки себе и деду, положилвилки, разыскал в холодильнике воду.

— Меня, значит, за стол не приглашают, — наблюдая за нимчерными, как ночь, глазами, констатировал верзила.

Эти чертовы глаза не давали Егору Шубину никакого покоя. Онибыли точно такими же, как его собственные. Еще одна фамильная черта. Сгинула быона куда-нибудь, вся эта фамилия!

— Садись, Дима. — Дед поднялся. — Садись, я не буду. Срединочи есть очень вредно. Егор у нас человек занятой, ему днем поесть некогда, атебе можно в любое время суток, ты же еще растешь.

— Не нужна мне его еда! — пробормотал брат ожесточенно. — Исидеть я с ним не хочу. Я сейчас уеду.

— Валяй, — сказал Егор, не оборачиваясь. — Только объяснимне сначала, откуда взялись триста долларов, которые я за тебя двадцать минутназад отдал каким-то двум малолеткам, и кто такой Пашка Хвост, и вообще что всеэто значит!

— Господи боже мой, — пробормотал дед, — триста долларов?

— Если ты начал колоться, можешь проваливать ко всем чертям!— Егор уселся за стол и отломил горбушку от буханки свежего черного хлеба, закоторым дед каждый день бегал довольно далеко — в мини-пекарню на бульвар. —Спасать тебя, козла, я не собираюсь. У меня и без тебя работы по горло. Дед,поставь чайник.

Брат сел к столу и водрузил ноги на гобеленовое сиденьесоседнего стула так, что мятые черные носки оказались прямо у Егора под носом.

— Какое тебе дело, начал я колоться или нет? — спросил он. —От наркоты скорее сдохну, то-то ты обрадуешься.

— Дима! — прикрикнул дед. Егор взглянул на него сподозрением.

Дед очень боялся их ссор и, когда они ссорились, старательноприкидывался дряхлым, больным стариком, которому еще в пятьдесят третьем годудоктора прописали полный покой. Братья знали, что он прикидывается, но все-такиверили ему и старались ссориться так, чтобы он об этом не знал.

— А бабок у тебя полно, — продолжал Димка все тем же тоном.— Что тебе триста зеленых? Один раз в ресторан сходить? Ну, считай, тысегодняшний ресторан за меня отдал, а то бы прожрал все…

— Дима! — страдальческим голосом укорил дед. — Как тыразговариваешь!

— Нормально! — отрезал Димка. — Подумаешь, триста баксов…

Егор доел омлет, попил воды из высокого стакана и за майкуподнял Димку со стула. Стул грохнулся на пол.

— Егор! — простонал дед сзади.

— Это не твое собачье дело, на что именно я трачу своиденьги, — проговорил Егор отчетливо. — Я их зарабатываю, а не ворую и не нахожуна улице. Я не желаю иметь дела с твоим окружением. И с тобой я бы дажеразговаривать не стал, если бы не дед. Так что пока ты в моем доме, веди себяприлично, понял, братик?

— Понял, отпусти! — Скосив глаза, Димка дернулся иосвободился от хватки брата. Егор посмотрел на свои ладони, которые опятьзакровоточили.

За что ему такое наказание? За какие грехи?

— Давай, — сказал он брату. — Валяй. Откуда взялись тристадолларов и почему они их с меня спрашивали?

Димка поднял упавший стул, сел на него верхом — слава богу,хоть носки не стал под нос совать — и заскучал.

Дед достал из ящика с лекарствами пузырек и стал капать врюмочку прозрачную жидкость. Остро запахло валерьянкой и еще какой-то дрянью.

Егор уже понял, что ничего объяснять брат не собирается, даему и не особенно хотелось слушать.

Наверное, это было неправильно. Наверное, нужно выпытать унего все, принять какие-то адекватные меры, заставить раскаяться и ступить направильный путь, привести поучительные примеры из собственной жизни или изжизни героев Гражданской войны. Ничего этого Егор делать не стал.

У него не было сил.

Он хлебал противный растворимый кофе, рассматривал брошеннуюна столе газету “Коммерсант” и мечтал лечь спать.

— Дима, — тихо сказал дед, — ты что, не понимаешь, чтоведешь себя просто непозволительно? Что за истории? До чего дошло?! До уличныхпотасовок?! О чем ты думаешь? Ты бы хоть объяснил нам, в чем дело…

— Да ничего я не хочу вам объяснять, — устало ответил Димка,и Егор поднял на него глаза. — На х… вам нужны мои объяснения?! Деньги у тебябольше просить никто не будет, не бойся. И эти верну. Завтра разберусь со всемии верну…

— Ну да! — Егор поднялся и выплеснул остатки кофе враковину. — Ты разберешься. Ты бы для разнообразия в институт сходил, может,там чего новое проходят. Мне завтра с утра работать, а я тут с вами валандаюсь,как нянька…

— Я сейчас уеду, — заявил Димка и с вызовом взглянул Егору вглаза. — Я не к тебе приезжал.