Женщины гребут на север. Дары возраста - Мэри Пайфер

Она не могла стать опорой погруженному в печаль Льюису. Ее едва хватало на то, чтобы по утрам сварить себе кофе, сесть в машину и поехать на работу. Она перестала встречаться с друзьями, чтобы не видеть сочувствие на их лицах. Никто не знал, как ее утешить. Закончив с ужином и перемыв посуду, она обычно уходила к себе в комнату, смотрела на фотографии Леноры и плакала. Подозревала, что и Льюис плачет, но, к сожалению, плакали они в разных комнатах.

Когда им обоим было хорошо за шестьдесят, они начали заботиться о детях Леноры. Максу — десять, и у него есть особенности здоровья, которые создают проблемы с учебой. Это высокий худощавый ребенок с огромными ушами и такой же щелью между зубами, как у бабушки. Восьмилетняя Грейси — добрый приветливый ребенок. Она полновата, с толстыми косичками торчком. Оба ребенка энергичные, им постоянно что-то нужно. Сильвия призналась Льюису: «Господь не зря придумал менопаузу. Он понимал, что шестидесятилетним людям трудно растить детей».

Сильвия редко жалуется на артритные боли и не лечилась от них. Недавно ушел на пенсию ее бессменный терапевт, она скучает по нему. Он посещал их церковь, они часто обменивались овощами и разными домашними вкусностями.

В конце концов боли стали так донимать Сильвию, что она обратилась к новому доктору. На первом приеме ей было с ним некомфортно: доктор моложе прежнего врача и чаще смотрел в компьютер, чем на нее.

Он стал упрекать ее за то, что она растолстела и не делала гимнастику. Сообщил, что у нее высокое давление и уровень холестерина выше нормы, рекомендовал изменить образ жизни, уделять больше времени физическим упражнениям. Под конец приема он сказал, что не рекомендует ей снотворное, потому что оно вызывает привыкание. Вместо этого выписал ей направление в специализированную клинику боли.

Сильвия вышла из кабинета рассерженная и разочарованная. У нее и так много хлопот с внуками, а на лечение нет денег. Если бы у них была финансовая возможность, они бы лучше оплатили Льюису протезирование зубов.

Сильвия ворчала про себя, что маловероятно, чтобы при ее жизни и с такими нервотрепками она смогла «изменить образ жизни». Думала так: «Этого бы доктора на мое место, стал бы он делать гимнастику? Отказался бы от кукурузной лепешки с соусом на ужин или от утешительной вечерней шоколадки?»

* * *

Когда мы стареем, даже те из нас, кому живется лучше, чем Сильвии, чувствуют, как уходят силы. Мы еще планируем устроить нечто грандиозное в саду или пройти пешком огромный Манхэттен, но тело умоляет воздержаться от этого. Мы просыпаемся, полные жизненных сил, но через несколько часов они на исходе. Мы часто недоумеваем: «Как раньше мы умудрялись столько всего успевать?»

Всем нам придется распрощаться с некоторыми удовольствиями, связанными с физическими ощущениями. Моя подруга Кармен больше не играет в теннис. Леанна, ландшафтный дизайнер, уже не справляется с тяжелыми физическими нагрузками, с которыми связана ее работа. Эбби не может читать и переключилась на аудиокниги.

Даже наша голова работает иначе, мы становимся более косными. С огорчением замечаем, что не способны делать пять вещей одновременно. Нам нелегко даются новые иностранные языки или сложные игры, например шахматы. У многих начинает страдать краткосрочная память.

Чаще всего, обсуждая память пожилых людей, говорят, что она ухудшается, а иногда полностью утрачивается, но не упоминают одно важное явление. Наш разум теперь не загроможден мелочами и нацелен на главное в жизни. Воспоминания становятся глубже, и усиливается их связь друг с другом. Не так важно, где мы оставили свой мобильный телефон или куда положили очки. Важнее цепочка воспоминаний о семье, друзьях, истории, поворотных моментах в жизни и суровых испытаниях, которые довелось пережить.

Мы можем забыть детали, но нам удается восстановить в памяти разные истории. Они могут иметь и практическую пользу: «Моя свекровь пекла изумительные хрустящие пироги, потому что смазывала их жиром». Могут стать предостережением: «Я помню, что случилось, когда моя тетя сделала племянника своим поверенным», — или утешением: «Когда мне не спится, я вспоминаю, как дремала у колыбели моих маленьких детей». Могут вдохновлять: «Мои родители пережили Великую депрессию и Вторую мировую войну, так что и я как-нибудь переживу эти тяжелые времена», — или быть нравственным ориентиром: «Моя мама говорила, что хорошие манеры заключаются в том, чтобы следовать Золотому правилу».

Наши воспоминания, как старая река, глубоки и чисты. Мы можем осознать взаимосвязь событий, которые произошли пятьдесят лет назад, и нашей реакцией на них сегодня. Нам спокойнее жить с более сложным и богатым взглядом на мир. Известно, что даже в те моменты, когда судьба наносит удар, боль — неотъемлемая часть человеческой жизни, и мы в силах ее вынести. Мы учимся принимать постоянный круговорот забот о хлебе насущном, утрат, попыток приспособиться к происходящему и обновлениям.

Когда мы были моложе, многие из нас считали, что быть здоровыми — само собой разумеющееся. Учась в старших классах, я курила сигареты с ментолом, бочками поглощала кофе и на завтрак уплетала сладкие пончики. По выходным я всегда пила вино с друзьями, а единственной и основной физкультурой для меня было пройти пешком от парковки до здания факультета психологии Университета Небраски. Летом я училась на свежем воздухе, чтобы заодно позагорать. Я годами не обращалась к врачам, у меня даже медицинской страховки не было. Все и так хорошо.

Мне никогда не приходило в голову, что однажды придется оперировать катаракту, лечить остеопороз и бороться с распространением раковых клеток в организме. Я представить себе не могла, что у меня пожелтеют зубы. Теперь я жалею, что не пользовалась, как нужно, защитным кремом от загара и не работала над осанкой. И напрасно я курила двадцать лет подряд.

С возрастом мы начинаем добрее относиться к старикам, лучше понимаем своих дедушек и бабушек. У моего отца случился инсульт в сорок девять лет. Мне тогда было девятнадцать и не казалось странным, что он перенес несколько инсультов, один за другим, и скончался в пятьдесят четыре года. Теперь моему сыну сорок шесть, а я на двадцать один год старше моего отца в то время, когда у него случился первый инсульт.

Я помню, как ворчала на маму за «старушечью» походку. Она несколько раз поскользнулась на льду и, в конце концов, стала пользоваться тростью с опорой на четырех ножках. Теперь я, пробираясь по скользкому льду, жалею, что у меня нет такой тросточки.

Когда я была моложе, разговоры о здоровье наводили на меня скуку и тоску. Отчего мои пожилые родственники постоянно обсуждают проблемы с желчным пузырем и кишечником, операции на глазах? Я могла понять, почему такие темы важны тем, кто болеет, но моим родственникам было просто интересно, чем болеют другие.

Я была шокирована тем, насколько открыто и без комплексов пожилые люди обсуждали то, что происходило с их телами. Помню, услышала, как дядя рассказывает про свое опухшее яичко. А одна из тетушек сообщила, что у нее запор. Многие взрослые жаловались на проблемы со сном. В молодости я считала, что нет ничего скучнее подобного разговора.