ГЗ. Жизнь и смерть в главном заповеднике российских студентов - Александр Ермак

Перед выходом делаю несколько звонков коллегам – из головы у меня все не идет: в каком же это известнейшем журнале работает Лилин парень – «журналист в третьем поколении» Артур Волосенко. Узнать это сходу не удалось. Звоню. Еще звоню. Все-таки нужные сведения нашлись у одного из старых знакомых:

– Да, есть такой полуобозреватель в «Отечественном сельском хозяйстве»…

– Почему «полу»?

– По протекции его туда папашка пристроил. Ну, ты знаешь, как это бывает.

– Знаю. И как он?

– Да, никак. На этом Волосенко «природа отдыхает». Толку с него в журнале, как с козла… Ну, ты понимаешь…

Да, я все понимаю. Действительно, факультет журналистики заканчивает много всяких сынков и дочек. Часть из них потом честно не работает в журналистике, но часть все же оседает протекционным балластом в не самых трудозатратных журналах или радиостанциях. Там же, где надо пахать круглые сутки, гоняясь за ньюсмейкерами и разгребая фактуру, такие не задерживаются. Вот и Волосенко на «передовой» не пригодился, нашлось ему креслице в спокойном «Отечественном сельском хозяйстве». Вряд ли он, конечно, понимает что-нибудь в свином опоросе или протравливании озимых, но по понятным причинам терпят в журнале «коллегуравливании озимых, но вот, ведь, "ибудь в свином опоросе или протравливании озимых, но журналист ведь,». В конце концов, вреда-то от него, наверное, тоже не много.

Все – бегу, еду в ГЗ.

Опоздал что ли, похоже. Внешняя дверь закрыта на ключ. После моего постукивания долго никто не выходит. Наконец дверь открывает испуганная Зоя, впускает в прихожую:

– Все как вчера было. К нам Артур приходил. Только он подошел к комнате, как за его спиной черный аспирант появился. Руки к нему тянул, мычал что-то или выл. Артур у нас часа полтора просидел, бледный весь трясся. Лиля его травками отпаивала. Если бы к мамочке возвращаться не нужно было, он остался бы и на ночь. Но потом Кеша заходил за солью, и Артур вместе с ним ушел.

Я глянул на правую дверь:

– А Лиля?

– Никак прийти в себя не может. Заперлась. Я боюсь, переживаю за нее. Она в последнее время сама не своя…

– Да, – вздохнул я, – Надо было мне пораньше прийти.

Зоя вздохнула:

– Не понимаю, почему он днем приходит. Если это Черный аспирант, то он же должен только по ночам появляться.

Я задумался:

– Но прошлый раз он тоже днем был…

Зоя подтвердила:

– Да, днем… И до этого еще так же было… Но мы думали, случайно.

Я снова посмотрел на правую дверь:

– Лиля его в прошлый раз не видела?

– Нет.

– И вы, Зоя, не видели?

– Нет. Только Артур.

– А сегодня?

– И сегодня тоже только Артур…, – Зоя поежилась. – Жуть какая. А рассказывать кому-то – вроде бы и несерьезно.

Я покачал головой:

– Все это серьезно, Зоя. Но не бойтесь. Я буду рядом и, по крайней мере, сегодня ночью вас никто не побеспокоит.

Она вздохнула:

– Хорошо бы…

– Спокойной ночи.

– Спокойной…

У входной двери снова стоял стул. И полный термос чая. И «История Московского университета»:

«В 1760 году на казенном коште в университете состояло студентов 30 и учеников гимназии 100… Некоторые из Профессоров приватными уроками довольно скоро нажили себе состояние: так особенно Рост и Дильтей, который имел свой дом на Козьем болоте. Дильтей брал за частные уроки по 12 р. в год с ученика за каждый предмет. Эти занятия отвлекали его часто от публичных лекций; он справедливо подвергся нареканию от товарищей в нехождении на лекции и должен был выдержать процесс с Университетом. Рейхель не имел его средств. Он, до получения места Профессора, должен был жить учителем частного дома и терпел горькую нужду. Лекции ему назначены были после обеда, от 4-х до 6-ти часов. Все утро посвящал урокам в доме, где жил. По обычаю Русских бар поздно обедать, весьма часто на тощий желудок отправлялся он в Университет на лекцию; а зимою возвращаться после 6-ти часов домой, в ночной темноте, была новая для него неприятность! Профессор опасался сделаться жертвой множества собак, бегавших по улицам…»

Собаки – это неприятно…

«Иностранцы, в начале по необходимости призванные в Университет, живучи в Москве, все более и более применяются к духу и потребностям нашей жизни и, наконец, по большей части, уступают место Русским Профессорам, уже собственным воспитанникам Университета, довершившим свое образование за границею. Наука, до сих пор не знавшая иного языка кроме Латинского, в устах нового Русского поколения ученых открывает для себя народный орган – Русский язык…»

Латинский был не самым любимым у студентов, и медики в своих работах нередко „нечаянно” делали ошибки – вместо venenum (яд) писали venerum (венерический).

В 1761 году Декабря 25, Московский Университет лишился своей Августейшей Основательницы, Императрицы Елизаветы Петровны. На престол взошел император Петр III. Его беспорядочные, плохо продуманные действия во внешней и внутренней политике не нашли поддержки у русского общества. В результате переворота 28 июня 1762 императрицей была провозглашена Екатерина II. Позже она издала указ о ежегодных отчетах об успехах гимназистов и студентов. Куратор Адодуров, следуя тому указу, приказал провести первую в истории университета „общую сессию” – экзамены всех студентов по преподаваемым им предметам.

„Студенты и ученики Гимназии помещались в здании у Воскресенских ворот; сторонние приходили на уроки до обеда и после обеда. В 1763 году, в конце Октября, когда уже ночь наступала в пять часов, Конференция просила у Куратора согласия не продолжать уроков после обеда более часу, потому что ученики, приходившие в Университет, подвергались опасности быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами”…»

Я подумал о том, что по сравнению с восемнадцатым веком ныне с собаками в Москве проблем стало намного меньше. А вот с грабителями никак ситуация не улучшается. Каждый день читаю сводки происшествий и ничего не меняется. Двести с лишним лет подряд криминальная обстановка практически одна и та же. Или по-другому и быть не может в большом городе? И сам себе возразил – может. Я, например, видел два Нью-Йорка: первый в начале 90-х годов двадцатого века, второй – пятнадцать лет спустя. Первый Нью-Йорк был грязный и даже днем пугающий недобрыми лицами обитателей местных улиц. Второй же заполонили веселые туристы. Они теперь даже среди ночи без какого-либо страха расхаживают по улицам многомиллионного города, который никогда не спит. Значит, можно вычистить город? Можно, если захотеть. А значит ли это, что кто-то у нас традиционно не хочет? Двести с лишним лет подряд…

Я почесал затылок и снова взялся за книжку:

«В 1766 г. университетская конференция постановила, чтобы профессора ежемесячно подавали рапорты о посещаемости студентами лекций. Непосещающие лекции студенты „должны были без промедления” вызываться для выговора.