Дважды невезучие - Татьяна Устименко

– А еще дракон, а еще эмпир, а еще атаманша с саблями! – перечислил обсмеянный Кайрой дротист. – Не-а, таких нам тута не надо. Выгоним их, как того…

– Кого – того? – заинтересованно перебила я.

– Не важно, тебя это не касается, – высокомерно отмахнулся долговязый эльф. – Слушайте, побирушки, мы не хотим иметь с вами никаких общих дел. От вас так и веет неприятностями, проблемами и тайнами. А проблем нам и своих хватает. Поэтому идите-ка своей дорогой, пока мы добрые и отпускаем вас подобру-поздорову.

– Наверное, нам следует сказать вам за это спасибо! – съязвила я.

Долговязый ответил мне неприязненным взглядом.

– Хватит и обычного «до свидания», – поправил меня он.

– Не льсти себе, я счастливо проживу и без нового свидания с тобой! – парировала я.

Эльф нахмурился, на его нижней челюсти заиграли желваки.

– Учти, оборванка, при следующей встрече я тебе язык отрежу и скормлю вашему дракону, – пригрозил он. – А еще лучше – глаза твои бесстыжие выколю.

– Полегче на поворотах, мальчик, – осадил его Зорган. – Не стоит играть с женщинами. Ты ведь не знаешь, а вдруг они играют лучше тебя… – И в его взгляде проскользнуло нечто такое, что заставило нахального дылду стушеваться и отступить назад.

– Уходите, – буркнул он уже тише, отводя глаза. – В нашем лагере для вас нет места.

– Ладно, уговорили, уйдем, – согласилась я, понимая: насильно мил не будешь. Зачем нарываться на драку? Иногда правильнее отступить, чем переть напролом. – Надеюсь, больше не увидимся. – Я развернулась и сделала несколько шагов, намереваясь покинуть негостеприимную поляну.

– Когда я увижу тебя в следующий раз, ты будешь тихой, спокойной и мертвой! – дерзко выкрикнула девица мне в спину.

– Не желай другому плохого, ибо твое пожелание может вернуться к тебе сторицей. – Я обернулась и одарила ее ослепительной улыбкой. – Уходим! – Я взмахом руки призвала своих друзей следовать за мной. – Поищем еду и приют в другом месте. А всей здешней команде, уставшей от моего скверного характера, желаю передохнуть. Ударение сами поставите…

На этой бравурной ноте мы покинули лагерь паломников, буквально онемевших от подобной наглости. Ушли в никуда, оставшись одни в этом ненормальном, противоречивом мире. К добру или к беде приведет наш поступок – время покажет, но пока, невзирая на голод и усталость, мы почему-то чувствовали себя победителями!

Вечерело. Сумерки опустились на землю как-то слишком резко и внезапно, что лично я посчитала очередным фокусом острова богов, то ли испытывающего нас на прочность, то ли в открытую над нами издевающегося. Покинув поляну паломников, мы углубились в густой лес, с трудом продираясь сквозь чащобу, отводя от лица колючие еловые лапы и подворачивая ноги на заросших мхом кочках. Ладно хоть комары здесь не водились. Интересно, почему?

– Только такие дураки, как мы, способны залезть в подобную глухомань? – надоедливо ворчал Зорган, прозорливо предвосхитив мой не высказанный вслух вопрос. – А комары, в отличие от нас, отнюдь не…

– Хватит упражняться в остроумии! – сердито перебила я. – Вон неплохая прогалинка между деревьями, остановимся там.

– Грибы пособираем, ягоды! – немедленно возликовала Витка.

– Дурочка! – почти ласково рассмеялся виконт. – Тут только бледные поганки и растут, твои сестры по разуму…

– Наломайте сушняка и разожгите костер, – не обращая внимания на его ехидные комментарии, скомандовала я. – Перекантуемся здесь до утра, а то впотьмах недолго и в болото забрести. Короче, устраивайтесь на ночлег, а я пойду дальше – поищу что-нибудь съедобное.

– Одна пойдешь? – тут же напрягся бдительный виконт.

– Одна! – ультимативно кивнула я. – От Вольдемара и Тая больше шума, чем пользы. Витка и Лиззи с ног от усталости валятся. Кайра хоть и храбрится, но… – Я с сомнением оглядела осунувшееся лицо подруги, украшенное красными волдырями расчесанных комариных укусов. – Тоже только на энтузиазме держится. Слепой все возможные шишки уже собрал, того и гляди, убьется о какую-нибудь корягу. О драконе вообще говорить нечего, он и так уже пол-леса переполошил. Придется тебе с Михасем их охранять. А я к нашим красногорским топям привычная, поэтому пойду одна… – И, не дожидаясь дальнейших возражений любимого, я беззвучно скользнула за разлапистую елку, растворившись в ночной темноте…

Пройдя несколько десятков шагов, я обернулась и с удовлетворением различила отблески костра, виднеющиеся среди деревьев. Похоже, мои указания выполнили. Ума не приложу, куда мне теперь идти и что искать, но без пищи мы долго не протянем. А поскольку никакие интересные идеи в мою голову не приходят, то придется положиться на привычное невезение, уже не раз по-своему меня выручавшее, и на закоренелое упрямство. Нет, я, конечно, понимаю, что упрямство – это то же упорство, хотя и с налетом глупости, но в нынешних условиях сойдет и оно… Так, вполголоса разговаривая сама с собой, я все шагала и шагала вперед, пока неожиданно не вышла из чащи, очутившись на лесной опушке. Немного поморгала, привыкая к рассеянному лунному свету, серебристо подсвечивающему аккуратные рядки можжевеловой поросли, которые отделяли ельник от широкого луга, сплошь покрытого желтыми лютиками. А посередине этой романтической желтизны возвышался единственный дуб – необхватный, эффектно подпирающий макушкой черное ночное небо, усеянное алмазной россыпью звезд. Я задрала голову, любуясь представшей передо мной красотой, от которой захватывало дух. Внезапно я заметила нечто странное, призывно белеющее на фоне дубовой коры, и невольно ускорила шаг, пытаясь усмирить предвкушающе заколотившееся сердце.

Почти пробежав половину луга, я вступила под сень раскидистой кроны векового гиганта и оторопела, наконец рассмотрев то, что приманило меня сюда. Под дубом, спиной привалившись к его мощным, коряво выпирающим из земли корням, сидела маленькая девочка, облаченная в мешковатую рубашку из беленого полотна. Худое личико малышки пугало неестественной бледностью, черные ресницы полукружьями лежали на впалых щеках, а под рубашкой четко прорисовывались тощие коленки и ключицы. Скрещенными на груди руками девочка собственнически прижимала к себе сплетенную из соломы куклу, жутко разрисованную углем. Кукла смотрела на меня криво расположенным единственным глазом и плотоядно щерила сикось-накось перекошенный рот с острыми зубами из сосновых щепочек. В глазу соломенной уродки читался нездоровый и явно гастрономический интерес к моей изрядно зачуханной персоне. По спине сбежала холодная струйка пота, меня передернуло от ужаса – настолько живой казалась эта безобразная кукла и настолько неживой – ее хозяйка.

«Мертва!» – с сочувствием решила я, вглядываясь в бледное до синевы лицо девчушки, ее закрытые глаза, тонкие пересохшие губы и неестественно спокойную позу сломанной, выкинутой на помойку игрушки. Внезапно девочка распахнула ресницы и уставилась на меня огромными черными глазищами без зрачков…