Школа выживания - Джеймс Паттерсон

Не знаю, как долго я висела над раковиной, поливая себе лицо, руки и шею, обтирая тело мокрым полотенцем. Может, теперь мне удастся наконец заснуть. И я выпрямляюсь вытереть лицо.

От того, что я увидела в зеркале, я чуть не заорала на всю больницу.

Резко оборачиваюсь. В палате по-прежнему тихо. Все спят. Снова смотрю в зеркало. Откуда взялась там эта страшная рожа? Что тут, к чертовой бабушке, происходит?

Часто-часто моргаю — вдруг привиделось? Ирейзер моргает так же часто вместе со мной.

Ирейзер — это я сама.

18

Меня прошиб холодный пот.

Глотаю слюну — у ирейзера в зеркале по горлу пробегает судорога.

Открываю рот и вижу длинные, острые клыки. Трогаю свои зубы — проверка никаких клыков не обнаруживает. Палец нащупывает мои нормальные мелкие ровные зубы. Провожу рукой по лицу — кожа как кожа, нежная, мягкая, хотя в зеркале я вижу лохматую рожу, поросшую клочкастой шерстью.

Так вот, оказывается, от чего меня бросало в жар! Вот от чего так бешено колотилось сердце! Господи, что же это, новое «дарование» во мне открылось? Типа того, что Ангел чужие мысли читает, Газзи чужие голоса имитирует, Игги людей опознает, дотронувшись до отпечатков их пальцев? А я, получается, могу в ирейзера, в нашего худшего врага, превращаться? Хорошенькое мне досталось «дарование»!

Меня мутит от ужаса и отвращения. Виновато оглядываюсь вокруг. Надеюсь, что никто не видит эту мою новую, страшную рожу. Ладно, сейчас они спят, а что они увидят, когда проснутся? Я чувствую себя нормальной всегдашней Макс. Но выгляжу, как ирейзер. Чуток посимпатичнее и поблондинистей. Этакий ирейзер-пекинес.

Уважай и почитай своих врагов, — просыпается мой внутренний Голос. — Всегда. Познавай своих друзей, а врагов познавай еще глубже.

Пожалуйста, пожалуйста, пусть это будет какое угодно ужасное упражнение. Пожалуйста, спаси меня от превращения в ирейзера. Только бы эта рожа не стала моим истинным лицом. Обещаю, чем угодно клянусь, я все, что хочешь, про моих врагов узнаю. Только избавь меня от этого волчьего оскала.

Твоя величайшая сила есть твоя величайшая слабость, Макс! Твоя ненависть к ирейзерам дает тебе силу драться с ними не на жизнь, а на смерть. Но эта ненависть ослепляет тебя. Она скрывает от тебя общую картину твоей жизни, не дает тебе осмыслить большую проблему, подумать над тем, кто они и кто вы. Где и какие у вас точки пересечения.

Хорошо, дай мне подумать. Я тебе позже отвечу. Ладно?

Ох! Сжимаю пальцами виски, боль слегка отступает. Еще раз проверив свое лицо — удостовериться, что я это я, что меня не обезобразили ни волчьи клыки, ни вонючая шерсть, — подхожу взглянуть на Клыка.

Он по-прежнему спит. Вид у него получше, не такой серый. С ним все будет хорошо.

Стараюсь успокоиться, освободиться от страхов и душевной боли. Сворачиваюсь калачиком на своем мате рядом с Надж. Тихо лежу в темноте. Но никакой надежды заснуть у меня нет. Если что меня успокаивает, так это ровное, спокойное дыхание моей стаи.

19

— Ничего не понимаю, — задумчиво говорит доктор, рассматривая раны Клыка.

А я про себя думаю: «Еще бы вам понимать. Поди, в учебниках по медицине странности рекомбинантной ДНК еще не описаны».

Врач пришел утром сделать Клыку перевязку и обнаружил, что все его раны уже как следует затянулись. На их месте остались только тонкие розовые шрамы.

— Видите, я уже как огурчик. Значит, меня можно выписывать? — спрашивает Клык, пытаясь сесть. Быстрый, оживленный, он снова стал самим собой. Смотрю на него, и душа моя прямо-таки поет. А ведь как я вчера передрейфила!

— Подожди! — авторитетно вступает Анна Валкер. Ее никто на осмотр не приглашал. Но она сама тут как тут — без приглашения с утра пораньше заявилась. — Ник, о выписке говорить рано. Ты еще совершенно не готов ни к каким передвижениям. Пожалуйста, лежи и отдыхай.

Клык спокойно ее рассматривает. И я внутренне усмехаюсь. Если она считает меня упрямой и несговорчивой, посмотрим, как она с Клыком совладает. И если ты, дорогой читатель, думаешь, что она будет терять время, то ты ошибаешься. Анна уже снова взялась за свое:

— Ник, теперь, когда тебе стало получше, может, ты поможешь мне убедить твоих братьев и сестер поехать со мной. Я вас всех пригласила пожить у меня дома, отдохнуть, собраться с мыслями. Все уже решено, только вот Макс, — она слегка улыбается, качнув головой в мою сторону, — отказывается без тебя ехать. Но здесь одни сплошные неудобства. Ты же понимаешь, что им бессмысленно тут сидеть. А тебя здесь недельку подлечат, и ты к ним присоединишься.

Клык выжидательно молчит.

Я прислонилась к стене и тоже наблюдаю, чем закончится эта дискуссия.

— Так что, Ник? Что ты об этом думаешь?

Санитарка, пришедшая в палату с неотложной задачей измерить Клыку температуру, подняла нас всех в шесть часов утра. Тогда-то я и посвятила его в результаты всех наших переговоров.

Клык переводит глаза на меня.

— Как Макс говорит, так и будет. Она у нас за главную.

Молодец! Давай-давай, Клык, расскажи ей еще что-нибудь про то, кому принимать решения в нашей стае.

Анна поворачивается ко мне. И я снова всем своим видом изображаю искреннее сожаление:

— Я же сказала, что мы Ника одного оставить не можем.

— Если они все останутся, у врачей будет шанс провести медицинское обследование… — начинает было доктор, и Анна поворачивается к нему с таким удивленным видом, точно совершенно не понимает, что этот человек в белом халате забыл в нашей палате.

— Спасибо, доктор, вы нам уже очень помогли.

Как это она так может? Выгнала его взашей, не сказав ни малейшего резкого слова? Никаких тебе «Не лезь не в свое дело» или «Закрой дверь с той стороны». Я так не умею. Но доктор прекрасно ее понял. И хотя вид у него не особенно довольный, он послушно выходит и закрывает за собой дверь.

— У нас все очень быстро заживает, — объясняю я Анне.

Прошлой ночью Клык был похож на собственную тень, и у меня тоже, откуда ни возьмись, обнаружилась рожа ирейзера. Но сегодня утром наш нормальный человеческий облик вернулся к нам обоим. Так что все идет своим чередом.

Клык сел на постели:

— А как насчет завтрака? Здесь кормят?

— Тебе пока еще полагается капельница. Врачи не рекомендуют тебе обычную… — Глаза у Клыка сужаются, и она, не договорив, замолкает.

— Мы тебе тут кое-чего припасли, — я протягиваю ему поднос, на котором мы сложили по большому куску, сэкономленному каждым из нас от принесенного нам завтрака.

Анне явно хочется что-то возразить, но она сдерживается. И правильно делает. А Клык рьяно принимается за еду.