Екатерина I - Николай Павленко

О крайне натянутых отношениях между супругами доносил и австрийский посол Рабутин. В хранящейся в Венском архиве записке неизвестного автора, видимо, использовавшего донесения Рабутина, сообщается, что Петр в ноябре 1724 года велел «не слушать приказаний Екатерины, что он в это время возобновил свои прежние интимные отношения с дочерью Кантемира [Марией Кантемир, дочерью молдавского господаря]. Его раздражение против Екатерины, — продолжал аноним, — усилилось после того, как ему сообщили о попытке императрицы отравить дочь Кантемира. Все ожидали страшной развязки: царь не имел более никаких отношений с Екатериной и не переставал смотреть на нее с крайним негодованием, никто не смел более Петру говорить о Екатерине. На лицах Петра и Екатерины выражалось постоянно сильнейшее волнение»[23].

Приведенные свидетельства современников о семейной драме, как видим, не слишком схожи между собой. Но никто из них, кроме одного Вильбуа, прямо не сообщает о супружеской неверности Екатерины. Граф Бассевич придерживался официальной версии описания случившегося, Лефорт писал о «вине» императрицы, но уклонялся от объяснения, в чем она состояла: в покровительстве Монсу или в супружеской неверности. Скорее всего, Лефорт был склонен видеть вину супруги в злоупотреблениях Монса, ибо невозможно представить, чтобы супруга просила у царя пощады для своего любовника.

Вильбуа же прямо пишет об измене императрицы. По его словам, «эта интрига протекала так неосторожно, что в какой-то момент царица могла бы быть низвергнута с вершины величия в пропасть самого трагического бесчестия». Тем, что Екатерина все же «отделалась лишь страхом», она, как считал Вильбуа, была обязана двум министрам двора — графу Толстому и графу Остерману. «Царь при первых же бесспорных доказательствах неверности его жены хотел учинить над нею суд в Сенате, чтобы устроить ей публичную казнь, — пишет Вильбуа. — Когда же он сказал о своем намерении графам Толстому и Остерману, оба они кинулись к его ногам, чтобы заставить его отказаться от этого… Это им удалось лишь потому, что они затронули вопрос о его двух дочерях от этой женщины, к которым он питал большую нежность. В то время шли переговоры об их замужестве с европейскими государями, которые, конечно, не захотели бы на них жениться после такого скандала».

Итак, в семье произошел громкий скандал, но Петр решил не выносить сор из избы. Ход следствия, как и приговор суда, еще раз подтверждают, что причиной семейной драмы было не взяточничество Монса, а измена Екатерины. Во время непривычно скоротечного следствия не прибегали ни к очным ставкам, ни к пыткам, а довольствовались признанием вины самим Монсом. Ни в материалах следствия, ни в приговоре не упоминается имя Екатерины, хотя ее причастность к делу не подлежит сомнению. Даже если принять официальную версию вины Монса, то совершенные им преступления происходили под крылышком императрицы — крючкотворы того времени нашли бы множество способов доказать, что Монс злоупотреблял доверием Екатерины, что она даже не подозревала о том, к каким правонарушениям это приводило. Приговор обелял не только Екатерину, но и вельмож, выступавших взяткодателями: в приговоре отсутствуют имена Меншикова, Головкина, Измайлова, Волынского и многих других.

Приговор Монсу включал лишь три вины: получение от царицы Прасковьи Ивановны колоссальной взятки крестьянами, запрещение именем императрицы истязать прокурора воронежского надворного суда Кутузова и получение взятки в сумме 400 рублей от посадского человека Соленникова за пожалование его стременным конюхом Екатерины. Суд приговорил Монса к смертной казни. Петр наложил резолюцию: «Учинить по приговору».

Поведение царя в эти недели свидетельствует об утрате им спокойствия, веры в верность «Катеринушки». Его психике был нанесен жестокий удар, вызвавший надлом, и он, зная о категорическом запрещении употреблять спиртное, о чем будет сказано ниже, пустился в пьяный загул.

В день казни, состоявшейся через неделю после ареста, 15 ноября 1724 года, Петр будто бы посетил Монса, сказав ему: «Мне очень жаль тебя лишиться, но иначе быть не может». Берхгольц сообщил, что на другой день после казни император «катался с супругой, проехав очень близко от столба, к которому пригвождена была голова Монса». Более подробно эту сцену описал Вильбуа: «…через 10 или 12 дней после казни… ей [Екатерине] показали тело ее любовника и его голову, посаженную на кол посреди площади». Царь повез Екатерину в санях и «заставил ее пересечь эту площадь по диагонали, чтобы перед ней предстало все это ужасное зрелище с эшафотом… Все время, пока они пересекали площадь, он пристально и злобно следил за ней. Но у нее хватило твердости сдержать слезы и не проявить никакого волнения»[24].

Стоит, пожалуй, напомнить, что сам Петр отнюдь не считал себя обязанным хранить супружескую верность, и Екатерина не только не выражала протеста, но и сама обеспечивала его «метресишками» для «домашних забав». 25 мая 1717 года супруга отправила письмо Петру за границу: «Також хотя и есть, чаю, у вас новые портомои, однакож и старая не забывает». 3 июля 1717 года: «Что же изволите писать, что вы метресишку свою отпустили сюда для своего воздержания… и тому я верю; однако ж больше мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью»[25]. В письмах супругов эта тема обычно подавалась в шутливом тоне. «А что шутить о забавах, и того нет у нас, понеже мы люди старые и не таковские». Или: «Понеже во время питья вод домашней забавы доктора употреблять запрещают, того ради я метресу свою отпустил к вам».

Отношение Петра к мимолетным связям отметил его токарь А. К. Нартов: «При всех трудах и заботах государственных, государь иногда любил побеседовать и с красавицей, только не более получаса. Правда, любил его величество женский пол, однако ж страстью ни к какой женщине не прилеплялся и утушал любовный пламень скоро, говоря: „Солдату утопать в роскоши не надлежит. Забывать службу ради женщины непростительно. Быть пленником любовницы хуже, нежели быть пленником на войне. У неприятеля скорая может быть свобода, а у женщины и оковы долговременны“»[26].

Наблюдение Нартова о том, что «любил его величество женский пол», подтвердил граф Бассевич, поведавший в своих «Записках» о том, что царь сам рассказывал супруге о подробностях своих интимных свиданий с дамами. Уверенная в привязанности к себе царя, та смеялась, выслушивая его рассказы, обычно завершавшиеся словами: «Ничто не может сравниться с тобою». К слову сказать, быть может, именно эта фраза и объясняет причину удивительной привязанности Петра к своей супруге…

* * *

Дело Монса имело два важнейших последствия: оно ускорило кончину Петра и оставило страну без завещания о наследнике.