Красная мельница - Юрий Мартыненко

Схоронили Степана двадцать четвертого числа, а на следующий день в далеком Петрограде холостой пушечный выстрел крейсера «Авроры» известил о начале новой эры. Россию потрясла октябрьская революция. И на просторах забурлившей страны завихрились великие события, волнами расходясь от революционного Петрограда до самых до окраин бывшей империи. И прежние раздумья, и мысли людей, утратив в одночасье свою важность и значение, остались во вчерашнем дне. Подступала такая жизнь, что становилось не до воспоминаний. Для большинства населения те перемены, что были вызваны или, может быть, навязаны октябрьским переворотом, стали вопросом жизни и смерти в прямом смысле этих слов.

Люди очутились перед выбором совсем непростым: куда, с кем и, главное, зачем идти? И он осложнялся тем, что поводырей оказалось предостаточно. И все они бряцали оружием. Неверный шаг мог лишить головы.

«Что будет с нами?» – терзались вопросом посельщики бедные.

«Что станет с нами?» – вопрошали посельщики побогаче.

«Надо драться с богатеями, отбирать добро!» – горячились первые.

«Надо драться с голодранцами, защищать свое добро!» – убежденно приходили к выводу вторые.

И те, и другие крепко сжимали кулаки, всецело готовясь к борьбе, которая не заставила себя долго ждать… И посельщики, которых 25-е октября уже поделило на два лагеря, вскоре одинаково вздрогнули. Спокойной и, как многим казалось, размеренной жизни наступил конец…

Вечером 25 октября 1917 года в Читу по телеграфу поступили первые сведения о событиях в Петрограде.

Падение Временного правительства и переход власти к Советам были встречены в Забайкалье неоднозначно.

Состоявшееся в этот же вечер собрание представителей политических партий и общественных организаций должно было определить свое отношение к произошедшему. Все, кроме большевиков и левых эсеров, резко осудили свержение Временного правительства и узурпацию власти большевиками.

Через день, 27 октября, вопрос об отношении к новой власти был вынесен на заседание областного Комитета общественной безопасности. Большинством голосов Комитет осудил переход власти к Советам. Присутствовавшие на заседании большевики уклонились от прений и отказались участвовать в голосовании.

Позднее на заседание прибыли приглашенные члены Читинского исполкома Советов рабочих и солдатских депутатов, и обсуждение вопроса о петроградских событиях возобновилось.

Соотношение сил изменилось, и была принята предложенная большевиками и поддержанная левыми эсерами крайне противоречивая резолюция. С одной стороны, в ней отмечалось, что восстание петроградского пролетариата и гарнизона явилось неизбежным результатом политики Временного правительства, не осуществляющего основных требований, и призывалось бороться со всей энергией против всяких попыток восстановления низвергнутого правительства, так как такие попытки неминуемо разрушат единый революционный фронт и будут на руку контрреволюции.

С другой стороны, в резолюции обходился вопрос о признании власти Совета народных комиссаров и предлагалось возложить создание новой власти на ЦИК рабочих, солдатских и крестьянских депутатов на условиях ответственности этой власти перед ним до созыва Учредительного собрания.

В окошко осторожно вкрадывался синий, мглистый рассвет. В седой морозной дымке раннее утро. Пора вставать на работу. Ефремка второй месяц слесарил в паровозном депо. Прохор Иванович помог. Как-то затемно вечером, после смены, пришел к Ворошиловым. Поздоровался. Присел на табуретку возле горячей печки, помолчал с минуту, словно о чем-то раздумывая. Мать с сыном переглянулись. В гости вроде бы не время. С чем же сосед пожаловал в столь поздний час? Прохор Иванович кашлянул и обратился прямо к Ефрему:

– Скоро, паря, такая круговерть начнется, а ты главный, стало быть, теперь кормилец в семье. Я вот чего скажу. Иди-ка ты к нам на железную дорогу.

– А как же мельница, дядя Прохор?

– Сейчас зима. Мельница на замке.

Мать с сыном молчали, в ожидании глядя на Прохора Ивановича.

– Скрывать не буду. Мы у себя на железке более-менее осведомлены лучше других. Впереди грядут горячие дела… Даже не дела, а события. Да они уже и начались. Вот, к примеру, в Чите образовалось двоевластие.

– Как это? – удивилась Елизавета.

– А так. Более остальных свою линию гнут большевики, создавшие депутатский Совет.

– Дядя Прохор, а кто главнее?

– Точнее сказать, справедливее и важнее, – поправил Прохор Иванович. – Мы, железнодорожники, считаем, что главнее – большевики. Это же какая силища! Временное правительство опрокинули!!! Но кабы все так просто было…

– И чего же теперь? – Елизавета испуганно глянула на сына.

– Прежняя власть, цепляясь за свое, сколачивает силы по России. Помощи просит у капиталистов за границей.

– А для чего?

– Для борьбы с большевиками. Самыми главными своими классовыми врагами.

– И что, война будет?

– Будет. По всей России будет. На западе уже полыхнула. Обожжет и нас. Довелось на днях разговаривать с одним умным человеком. Он следовал проездом через нашу станцию. Приходил в депо. Целый час беседовал с рабочими. Скоро походом в Забайкалье с юга придет атаман Семенов с войском. Душить советскую власть. Поэтому надо создавать красногвардейские дружины.

– Ох, господи, – Елизавета перекрестилась, прижимая одной рукой голову Ефрема к своей груди. – А ведь так и складывается, как Степан перед смертью сказывал…

Она вынула из шкафчика стаканы и блюдца, сахарницу с колотыми кусочками рафинада. Пригласила гостя к столу.

– Не откажусь, хотя и поужинал. Печку протопил. Пришел вот, паря, на разговор с Ефремом. – Прохор Иванович отлил чай из стакана в блюдце.

– Сможет ли он в депо-то? – с опасением спросила Елизавета. – Да и кем?

– Парень смышленый. Другому я и не предложил бы. Определим учеником слесаря. Освоит рабочую специальность. Не быть же ему теперь вечно при мельнице. Только, Елизавета, не обижайся на такие слова. Говорю, что думаю, и думаю, прежде чем говорить… В ремонтном цеху освободилось место. Один слесарь в связи с последними событиями уехал в Читу. Там сейчас в одном из комитетов большим человеком служит. Вот, паря, такие дела…

У Прохора Ивановича две любимые присказки, которые чаще остальных выражений имели место в его и так немногословной, словно скупой на слова речи. Это «паря» и «вот»…

По льду заснеженной речки от села до железнодорожной станции километра два с половиной. Для молодых Ефремкиных ног не расстояние. Предрассветная морозная мгла. Скоро Крещенье. На черном небе холодным блеском мерцают звезды. Ефремка торопится, потирая замерзшие щеки рукавицей. Хиус обжигает лицо. Если светит луна, идти веселее. Тишина. В сильные морозы глухо стреляет, лопаясь, лед на промерзших перекатах.