Смерть миссис Вестуэй - Рут Уэйр

Не важно, что ей еще нужно заплатить Мелку-Уайту за аренду офиса. Плевать на счета, на аренду, на то, что дома пусто. Лишь бы выпроводить его отсюда и выиграть время.

Но пришелец покачал головой:

– Понимаете, если бы решал я, я бы с удовольствием согласился. Больше всего на свете хочется помочь молодой девушке, такой, как вы, столь одинокой в нашем мире. – Оценивающим взглядом он обвел кабинет. – Но от меня ничего не зависит. А мистер Смит полагает, что он проявил немалую щедрость, а вы его просто использовали. Мистеру Смиту нужны деньги. Разговор окончен.

– А иначе что? – с вызовом бросила Хэл. Вдруг ей все это надоело. Она засунула деньги в карман, и где-то глубоко, под самым сердцем вспыхнул гнев, и от его неуемного жара начал отступать холодный страх. – Что он сделает? Присвоит мое имущество? Я ничего не могу вам предложить. Вы можете продать все, что я имею, и не наскребете трех штук. Потащит меня в суд? Я ничего не подписывала; вы можете только утверждать, равно как и я. Или обратится в полицию? Знаете… – Хэл осеклась, как будто эта мысль только что пришла ей в голову. – А что, идея. Может, нам в самом деле стоит обратиться в полицию? Мне кажется, их заинтересуют методы мистера Смита возвращать долги.

Предложение настроило пришельца на серьезный лад. Он наклонился так близко к Хэл, что во время ответа его слюна брызгала ей на лоб. Она заставила себя не двинуться.

– Очень, очень глупая идея, мисс Вестуэй. У мистера Смита множество друзей в полиции, и я думаю, они огорчатся, если услышат такие рассказы об одном из своих приятелей. Говоришь, ничего не подписывала? Ладно, дай подумать, что это значит, мисс Сообразительность. У тебя ни черта нет никаких улик. Тебе нечего предъявить полиции, кроме твоего слова против моего. Я даю вам неделю, чтобы найти деньги, и слышать не хочу всю эту лабуду, что вам негде их взять. Продайте что-нибудь, или украдите что-нибудь, или встаньте на углу и отсосите на заднем сиденье у подвернувшихся бизнесменов за двадцатку у каждого – мне плевать. Я хочу эти деньги ровно через неделю в это же время. Ты говоришь, у тебя ничего нет? А может стать еще меньше, радость моя. Намного меньше.

С этими словами он повернулся и одним движением смел все с полки позади стола, так что Хэл вздрогнула. Хрустальный шар на деревянной подставке, резные крашеные безделушки, глиняная кружка, которую она давным-давно сделала маме на Рождество, книги, чашки, стаканчик с китайскими палочками для гадания – все повалилось сначала на стол, а оттуда на пол.

– Упс, – бесстрастно сказал пришелец, и шепелявое «с» лишь прибавило язвительности. Развернувшись, он улыбнулся Хэл широкой улыбкой, обнажив редкие зубы. – Извини. Знаешь, я иногда неуклюж. Есть на моем счету и поломанные кости. Мно-ого костей. И выбитые зубы – как-то выбил целых три. Случайно. Но ведь бывают в жизни случайности, правда?

Хэл затрясло. Ей захотелось выбежать из офиса, кинуться к охраннику или забиться под вымокший настил пирса, пока не уйдет этот ужасный человек, но она не могла – не хотела – уступить. Не хотела показать свой страх.

– Ну, я пошел. – По пути к выходу пришелец, вынув руку из кармана, небрежно щелкнул по столу, отчего разлетелись карты, а чашка чая, стоявшая тут с утра, свалилась на пол. Холодный чай брызнул Хэл на лицо, и ее передернуло.

В дверях человек остановился и поднял воротник.

– До свидания, мисс Вестуэй. – Опять это шипящее, свистящее «с». – Увидимся на следующей неделе.

И вышел, хлопнув за собой дверью.

Хэл было холодно, но она долго стояла замерев, прислушиваясь к его затихающим на пирсе шагам. А затем словно что-то отключилось, она трясущимися руками задвинула засов входной двери и прислонилась к ней спиной, содрогаясь от облегчения и страха.

Эти деньги она взяла почти год назад. Теперь просто не верилось, что можно было быть такой идиоткой. Но в тот момент положение казалось безвыходным – приближалась зима, доходы падали, падали, и наконец наступила ужасная неделя, когда она заработала всего семьдесят фунтов. Соседи по пирсу, пожимая плечами, говорили, такие, дескать, выдались недели – необъяснимо скверные. Но для Хэл это означало катастрофу. У нее не было ни накоплений, которые могли бы ее выручить, ни второй работы. Она опаздывала с внесением платы за квартиру, с оплатой счетов, она даже не могла покрыть аренду офиса. Чего она только не делала. Размещала рекламу, что сдает полкомнаты, но никто не хотел квартиру, где хозяйка спит в той же комнате. Пыталась найти подработку в баре, но время работы совпадало с часами открытия ее офиса, да и в любом случае, взглянув на ее жидкий послужной список, в большинстве мест, куда она обращалась, просто качали головой. Даже в центре занятости присвистнули, когда она сказала, что так и не окончила школу. Тот факт, что мама ушла из жизни за две недели до экзаменов, не засчитывался.

Пойди к родственникам, сказал один парень с пирса, попроси у друзей. И Хэл не знала, что ему ответить, не знала, как сказать, что она совсем одна. Да, она выросла в Брайтоне, у нее даже водились здесь друзья, до смерти мамы, но трудно было объяснить, как устрашающе быстро разошлись их жизни после этого. Она помнила, как появилась в школе после похорон, смотрела, как девчонки смеются над счетами за мобильный, над своими парнями, которых лишили водительских прав за какие-то мелкие проступки, и чувствовала, что она из другого мира. В то время Хэл часто представляла себе железную дорогу: прямые рельсы до самого горизонта, все предопределено – школа, университет, практика, карьера… А потом кто-то перевел стрелку, и ее понесло по другому пути. Теперь она просто пыталась выдюжить, оплатить счета, прожив один день, постараться прожить следующий. А ее друзья продолжали катиться по привычной колее, по которой пошла бы и Хэл, если бы не тот автомобиль, мчавшийся на бешеной скорости.

Времени на школу не было. И она ее бросила, переняла мамин офис и справлялась как могла. Она то пыталась все забыть, отстригая себе волосы, чтобы не видеть каждый день в зеркале мамину прическу, что приносило такую боль, или напиваясь до бесчувствия в дни, когда могла позволить себе алкоголь, то с болезненной дотошностью цеплялась за воспоминания, запечатлевая их в татуировках.

Сейчас она не тот человек, каким должна была быть. Девушка, которая раздавала карманные деньги бездомным, покупала на пирсе всякую ерунду, проводила воскресенья с попкорном в кинозалах, где показывали плохие фильмы, исчезла. Ее место занял какой-то сухарь, которому, чтобы выжить, пришлось засохнуть. Улыбчивая победительность прежней девушки, гуляющей по пляжу, ушла в песок, но она нашла в себе совсем другую силу, которой до сих пор и не знала – холодную, жесткую решительность, заставлявшую ее морозным утром вставать и идти на пирс, даже когда из носа текло ручьями, а глаза были красными от слез. Внутренняя стальная сила, позволявшая ей двигаться дальше, а когда она слишком уставала, чтобы нормально идти, – переставлять ноги.

Она стала другим человеком. Человеком, который теперь отворачивался, проходя мимо нищих. Телевизор был продан, и по воскресеньям она никуда не выходила. Она чувствовала постоянную усталость от работы, да почти ото всего… а больше всего от одиночества.