Человеческий панк - Джон Кинг

— Снова работаешь в саду?

Пассажир, крупный малый с короткой стрижкой, передаёт мне бутылку сидра, я пью.

— Гари лучше бы работал там же, чем со стариком. Последнее время тот стал совсем чудным. Не знаю, в чём проблема. Поговорил бы ты с ним.

Если Тони когда-нибудь останется без работы, вполне может податься в гонщики. Сижу сзади, прислушиваюсь к новостям — хорошо поставленный голос рокочет что-то о праве, порядке, лучшей в мире английской полиции, о пучине анархии, в которую низвергнется страна из-за панков, рокеров, бандитов и футбольных фанатов, плюющих на власть, а также из-за лживых социалистов и профсоюзов. Мы тормозим на красный. Дискуссия на радио продолжается — теперь наркотики, матери-одиночки и ранний секс. Особо не вслушиваюсь — мне-то что? Подобная мура хороша для отца — пообщаться с телеком после работы. В среду вот встречаемся со Смайлзом, сейчас слушаю, как Тони и Билли ржут над тем, не пойти ли им к «Волкам» ведущими игроками. Загорается зелёный, а я вдруг размечтался о доме, о сладком к чаю. Тони высаживает меня, вхожу в дом, где вкусно пахнет сосисками, может, есть даже пюре.

Мы со Смайлзом сидим в привокзальном кафе, изо всех сил сдерживаем смех, сохраняем серьёзный вид. Кафе почти пустое, не то, что после школы, кода здесь полно детей, попивающих чай и кофе. Две мамаши жуют яйца с картошкой и уговаривают детей не шалить. Трое работяг у двери в промасленных спецовках тихо переговариваются, склоняясь над тарелками, оглядываются, чтобы женщины их не услышали. Одна из мамаш, поймав взгляд мужика, начинает усердно умиляться своему ребёнку. Работяга доедает кусок пирога, затем бобы. Не забывает бросать взгляды на женщину, блондинку с дурацкой завивкой, красными ногтями, в белых сандалиях, ещё и с детской коляской.

Третий день, как я работаю в саду — уже кажусь себе стройным и сильным. Прилавок заставлен пирожными, но Смайлза сейчас интересует не еда, а загадка века — как его девчонке Линде удалось забеременеть. Он подцепил её два месяца назад на какой-то вечеринке, а теперь она ждёт ребёнка и хочет решать проблему вдвоём. Смайлзу с тех пор здорово не до смеха. Впервые переспать с девчонкой — и тут же стать отцом. В этом весь Смайлз. Непруха — вот его настоящее имя. Его бутерброды всегда падают маслом вниз. Бедняга Смайлз.

— Говорила, что принимает таблетки, — он почти шепчет в пустую чашку. — Я хотел надеть резинку, но она сказала, мол, не надо.

Он почти плачет, но не забывает подносить ко рту пустую чашку, чтобы хозяйка кафе, эта несчастная корова, не потребовала заказать что-нибудь ещё или выметаться. Чай здесь ничем не отличается от простого кипятка, и я не собираюсь тратить заработанные деньги на это пойло. Так, кафешка, пристроенная к автобусной станции, место, где можно посидеть, не то, что настоящее кафе, где можно заказать яйца с беконом. Правда, открыто допоздна и дешевле, чем другие забегаловки.

— Скорее всего, она не врёт, или, может, просто забыла принять таблетку. Зачем ей врать? Не может быть, чтобы она хотела детей. Ей всего-то пятнадцать, как и мне. Что мне теперь делать? Мы даже не знаем друг друга как следует. Это не взаправду, это блядский ночной кошмар!

Смайлз смотрит на меня с надеждой, но фишка в том, что заклинаний от ночных кошмаров у меня нет. Трахаться и делать детей — две разные вещи, вот как мы обычно думаем. Когда наши предки были молодыми, таблеток не было, а венерические болезни могли тебя убить. Только представить — умереть от секса! Многое с тех пор изменилось, кроме старой ловушки, в которую Смайлз и угодил.

— Она говорит, что ребёнок точно от меня, аборт она делать не хочет. Говорит, его вытянут пылесосом, потом сунут в ведро, а ещё превратят мозги в кашу каким-то уколом. Думаешь, это правда?

Вот уж о чём я никогда не думал. Мне казалось, дают таблетку и плод исчезает. Это всё-таки для взрослых — понимать про уколы и всю эту фигню. В школе мы это не проходили. Молчу, ожидая чуда, какого-нибудь озарения. Напрягаю мозги изо всех сил, но ничего не происходит.

— Две минуты секса — и я папаша. Ну блин, за что мне такое?

Смайлз переспал с Линдой после медленного танца под Брайана Ферри. Дело не в Roxy Music и не в Брайане Ферри, просто танцы — забава для дебилов, ему было стыдно на следующий день, да и мы поприкалывались от души, после чего они поссорились. Танец ему здорово удружил — и девчонку трахнул, и влип как следует. Я в жизни нигде не танцевал, только пару раз на свадьбе, да и то бабушка заставила — два прихлопа, три притопа — это не считается. Но то, что случилось со Смайлзом — просто нечестно. Полно кобелей — не успевают с девок слезать, и никаких тебе неприятностей. Может, у них сперма плохая, какая-нибудь дохлая, но вряд ли. Они просто знают, что к чему в жизни. Чаще ведь как — наслушался парень вранья и думает, что жизнь — сплошные розы. Ну вот, Смайлз, похоже, что-то для себя решил.

Он прячет лицо в ладонях.

— По ходу придётся жениться.

Мы долго молчим. Жизнь вокруг продолжается: тихо посмеиваются мужики, плачет ребёнок… Взять вот мужиков этих — зашли после работы перекусить, попить пивка, потрепаться, и счастливы. Смайлз смотрит на них, переводит взгляд на мальчишку — рубашка в какой-то жёлтой дряни, на подбородке яичный белок, из носа свисает сопля. Всё это дерьмо он того и гляди съест вместе с тостом. Мамаша могла бы и умыть его. Сидит напротив, жрёт — и как её не тошнит? По-моему, на пацане обосранный подгузник. Господи, какое счастье, что я не Смайлз. Вот сидит его будущее. Ни за что не женюсь. Никогда и ни за что.

— Что будет, когда отец узнает?

Мало того, что Смайлзу теперь жениться, но вот когда его отец всё узнает… Главное, не отмажешься, не тот случай. Интересно, что будут делать родители девчонки. А её братьям, например, вообще будет по фигу, что Смайлзу столько же лет, сколько и ей. А вот сажают ли несовершеннолетних за секс с несовершеннолетними? Или только взрослых? Избитый, униженный Смайлз, гуляющий по кругу в арестантской робе — аж мурашки по коже. Попасть в исправительное заведение для несовершеннолетних ещё хуже, чем обзавестись ребёнком, хуже, чем быть похороненным заживо. Если нет свободы, не стоит и жить.

— Как будто мне снится кошмар и проснуться не получается.

Женщина за прилавком глянула на нас, будто ей показалось, мол, бомжи сидят. Беру пустую чашку, выглядываю в окно, вдыхаю свежий воздух, вижу, что машин стало гораздо меньше, все добрались куда нужно, оставив после себя загаженный воздух. Воздух, пронизанный прекрасными солнечными лучами и заляпанный жирными отпечатками пальцев. Проезжает самосвал, и стекло чуть не вылетает от грохота, а я думаю, что нам пора сваливать отсюда.

— Школьник стал отцом, прикинь? Ладно, пошли отсюда, толку здесь сидеть.

Бредём по улице, заглядываем в витрины, пялимся на бродяг в парке, они хлещут свой сидр и шумно делят окурки. Пара копов у обувного магазина наблюдает за алкашами. Магазины закрыты, почти никого на улицах. Идём до первого паба. Покупаю пиво, чтобы Смайлзу полегчало, садимся в углу. Обычно здесь полно народу по выходным, но сегодня среда, и только в дальнем конце паба тусуется местная компания крутых парней и потрёпанных девиц. Тони, брат Смайлза, бывает с ними тоже, хотя и моложе их.