Дикий барин в домашних условиях - Джон Шемякин

Оказался заинтригован и хотел было сам развести ветки волшебства, выйти на залитую лунным светом поляну, проследить волшебные метаморфозы, но тут что-то с движением случилось, и все ринулись, как бараны, выгадывать друг у друга лишние десять метров у следующего светофора. Ну и я, конечно, ринулся…

Колбасы в тележке не было. Специально прогуливался по парковке, беззащитно заглядывая встречным в глаза. За одной тароватой парой даже пробежался, забегая и оглядываясь, потом незаметно подпрыгивал рядом, придерживая рукой полы шинельки, пока они свои покупки в багажник складывали. Был уверен, что при виде меня занервничают и многое просыплют, а то и оставят в тележке. Куда там…

Понурый, зашёл в магазин.

«Вот тебе и Рождество, – грустно думалось мне, – вот тебе и надежды, чудеса всяческие, руки сирот, принимающие дары из золочёных карет! Вот тебе, ветеран, миска горячей похлёбки и хоралы под сводами!»

У остальных людей лица были праздничные и светлые. Многие пришли в магазин не только закупиться, но и для уместной прогулки. Меха, шутки, многие, уже выпивши, бредут семействами. Раньше так у городской церкви прогуливались.

Купил себе гусей и тмина, мандаринового джема, телятины купил, азартно помогал ловить в бассейне рыбу, приценивался к костюму Снегурочки, вздохнув, два раза прошёлся мимо стеллажей с колбасой.

Светлая грусть. Настроение сезона.

Я с большим и сердечным интересом наблюдаю за поведением высокоморальных знакомых. Учусь у них редкому умению обустраивать своё комфортное внутреннее бытие.

У меня-то всё, понятное дело, шиворот-навыворот. Многое как-то наперекосяк во мне. Внутренний мой дом населён странными образами и существами, которые живут в соседстве, каждый в своём помещении, а иногда встречаются, и тогда глаза мои загораются призрачным зелёным светом.

А у многих моих моральных знакомых в глазах незамутнённость альпийского озера. Хоть в это озеро, скорее всего, мочилась приговорённая к смертной казни и разным срокам заключения верхушка нацистской Германии.

Я решил брать со своих моральных друзей пример. А то что это я, в самом деле, всем чуть ли не должен! Чуть ли не обязан всем!

Нет. Теперь, конечно, всё будет по-другому. И если мне кто-то и позвонит с просьбой на некоторое время приютить какого-нибудь столичного литератора, заброшенного ветром странствий в мои палестины, накормить его, похмелить, прогулять по улицам с неспешной беседой, посадить на поезд и вручить на дорожку горяченьких трактирных пирожков, то я не пошлю звонившего сразу по соответствующему адресу и не буду изменённым голосом испуганно кричать: «Кто?! Кто это со мной говорит?! Почему я не вижу вас?! А? А?!» – и даже телефон не отключу, как надо делать всем людям, осознающим свою высокую ценность и любящим покой.

Я же решил быть моральным. Поэтому вышлю я к тому литератору своего расторопного секретаря с денежкой в конверте. Мало ли что там у него, литератора, приключилось. Может, у него все деньги украли и он, бедный, с чужого телефона звонит, синея от сотрясения мозга и близости полиции? И мычит он в трубку не из озорства и не потому, что ему очень нравится побираться по разным мудакам навроде меня, а от лютой безысходности, страха и даже боли.

Вышлю я, значит, секретаря, да и дальше буду счетами шелестеть, играя блеском запонок. Вилькоммен, друзья!

Столкнулись со зловещим феноменом. И даже горячо обсуждали его вчера вечером, во время отдохновения в трактире «Не рыдай!».

Так получилось, что на двоих моих приятелей некоторое время приходилась одна девушка. Такое, как это ни странно, случается иногда. Но с этой девой и у меня, как теперь выясняется, тоже были какие-то, знаете, кхм, фанты за занавеской в домике у моря.

Девушки значительно поумнели, вот что я вам скажу, за период с 1986 года, когда я увидел впервые в исполнении моей навек Кати С. игру «надуй волшебного дракона» с незнакомым и неприятным мне взрослым мужчиной. Игра девушек стала тоньше. Навыки и умения обрели отточенность.

Раньше баба только выглянет за околицу – посмотреть одним не заплывшим глазком на трескучий проезд пожарной команды, только улыбнётся дворнику Трофиму Евстигнеевичу, а в горницах, будто запах лежалой селёдки, поселялось прочно чувство бабьей вины. Баба ходит по дому шальная, даже беспутная. По ней всё видно было! Наматывашь её косу на кулак себе, вернувшись с солеторговой ярмарки, и, мелодично звеня пряжками на вожжах, спрашиваешь негромко, эдак протяжно, с выволокой:

– Ай да скажи ж мне, любезная моя, как ты честь мою тут рушила, подолом трепала?

А милая, попискивая что-то в разворошенное своё рукоделие с вышивкой, куда её пухлое личико несколько затолкнуто супругом милым, румянится, потому как понимает, что не без вины сейчас воспримет! Поэтому и краснеет, что понимает, как боженька наказывает за то, что нестрога была!

А с нынешними как-то всё сложнее. Иногда только врачи помогают понять, кто, с кем, и как, и в какой последовательности. И не всегда эти врачи – травматологи, вот что я вам скажу.

Тут-то мы, пожилые царевичи, и задумались. Я-то, собственно, ладно, дело прошлое, античное, забытое и погребённое ещё тогда, на побережье. А тут же за столом практически на глазах новые молочные братья образовались. Или как их ещё теперь называть, ума не приложу?

Пока мы, ошеломлённые, выворачивали друг на друга всё новые и новые подробности своего теперь уже родства, так получается, я всех успокаивал, подмигивая официантам двумя глазами (коньяку, коньяку тащите, родимые!).

Потому как знаю ещё более зловещие примеры из нравственной истории родного города.

Я – человек, мечтающий о шарманке.

Я хочу шарманку. Я хочу её давно и всем проел плешь на эту тему, настолько я хочу шарманку.

Я хочу шляпу, я хочу плащ, я хочу опрятную старость, мне сейчас подскажут, что я хочу пёсика-шалуна, платок узелком, в котором пятачки, я хочу небо, Италию и легкие сандалии.

Из всего необходимого для карьеры шарманщика у меня есть внучка и необходимая начальная композиция. Под эту композицию я могу крутить ручку шарманки, зыркая из-под шляпы во все стороны, а потом и в пляс пуститься, как мне сейчас подскажут, под шепот внучки:

– Дедушка, не надо… дедушка, стыдно…

А я так, зажав зубами увядшую розу, вышагивая меж покрытых белоснежными скатертями столов, отвечаю:

– Поздно, родная, поздно… полицию вызывай…

Опять психологи говорят мне про то, что надо дружить со своими детьми.

Не понимаю, откуда взялась эта блажь?

Но решил попробовать.

На крошечном острове, где раньше аборигены избивали беззащитных тюленей для своих нужд и бродили под солнцем в кишках по пояс, решил попробовать.