Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов

– Что, уже раздумал нам дом дарить в Подмосковье?! – злорадно воскликнул Леонид Осипович, стряхивая пепел мне на галстук.

– А вот и не раздумал, – усмехнулся я, – я свое слово всегда держу! Я честный!

– Да, ну, честный олигарх, впервые вижу, – изумился тесть, – да, ладно, ты уж не обижайся на меня!

– На правду не обижаются, за правду можно только поблагодарить, – попытался улыбнуться я, хотя эта улыбка далась мне с большим трудом.

– Ты, дружок, тут еще не разбуянился? – неожиданно зашла на балкон Елизавета Петровна, обращаясь к Леониду Осиповичу.

– Да, нет, мы тут с Германом просто беседуем на разные темы, – сразу же покраснел, как вареный рак, Леонид Осипович.

– Вы уж, в случае чего, на него не обижайтесь, – обратилась ко мне со льстивой улыбочкой Елизавета Петровна, – он там, на этом Севере, совсем одичал, общался в основном с одними чукчами, да с оленями! Вот и привык всех разыгрывать со всякими шуточками. Иной раз пристанет к какому-нибудь чукче и начнет всякую ерунду городить, одному скажет, ты почто мужчинами любуешься, другому, ты почто свою жену по жопе ремнем бьешь, а сам, сукин сын, наблюдает, реакцией по-научному интересуется!

– Да, что ты сама за ерунду-то городишь?! – всполошился Леонид Осипович. – Вот ведь дуреха, и понапридумывает же! – и сам на меня с такой лукавой улыбочкой глядит, ну, точно, черт из табакерки.

– Нет, Герман, признайтесь мне честно, он с вами не пытался шутить?! – пристала ко мне теща, цепляясь грязными руками за мое молодое чистое тело.

Надо срочно принять душ и намазаться антимикробной мазью!

– Мама, да что у вас здесь за шум?! – вышла на балкон повеселевшая Мнемозинка.

– Да, так ничего, – смутилась Елизавета Петровна, – давай-ка, дочка их оставим! Пусть себе болтают! – и они с ней ушли.

– Да, я на самом деле только пошутил, – смеясь, проговорил Леонид Осипович, – а ты, я как погляжу, тоже шутник! – и помахал перед моим носом указательным пальцем.

– Ага! – засмеялся я, и даже попросил у него сигарету, и мы вместе закурили.

– А все-таки признайся честно, Герман, – вкрадчиво за спиной у меня зашептал Леонид Осипович, – признайся, что ты все же попался на мою удочку!

– Даже и не знаю, что сказануть, – опустил я глаза, и глубоко затянувшись сигаретой, закашлялся.

– Знаешь, ты меня уж прости за такие шуточки, – прошептал Леонид Осипович, – а уж если вам так нравится лупить друг друга по заднице, так лупите себе на здоровье, сколько вам захочется! Это же ваша семья, и вы сами вправе в своей семье вести себя как вам будет угодно, и никто, даже мы с Лизой не имеем никакого права вмешиваться в вашу жизнь. Самое главное, что Мнемозина любит тебя, и я это вижу, и одобряю! – Леонид Осипович с чувством пожал мне руку и долго ее тряс своей немытой ручищей, глядя каким-то странным и загадочным взглядом мне в глаза. И было совершенно непонятно, говорит он правду или льстит, а может, просто издевается надо мной, но я все равно прослезился, и почувствовал себя от этого абсолютным дураком.

– Извините, мне надо принять душ, – сказал я, намереваясь покинуть его.

– А рядом с домом река-то есть?! – спросил меня Леонид Осипович,

– С каким домом, – возмутился я, отдергивая руку, – ах, да, да, конечно есть, река Ока протекает, – припомнил я, – этот дом как раз на берегу Оки и стоит!

– Это хорошо! – и он снова радостно похлопал меня грязной лапой по моим накачанным мышцам. – Я, видишь ли, рыбалку очень люблю! Просто обожаю!

– Я вам лодку куплю, и пристань рядом с домиком оборудую, – сказал я, – только дайте мне для души душ принять.

– Лучше катер, Герман, – нахально сощурился на меня Леонид Осипович, – и с хорошим японским мотором, а то у меня от весел руки заболят.

– Хорошо, будет вам и катерок, и ветерок, – пообещал я, уже выходя с балкона.

– И за что я люблю тебя, подлеца, и сам не знаю, – весело рассмеялся тесть, и обнял меня. Вот, препротивная сволочь, везде, где мог, меня всего расцеловал, наделив микробами!

Из дневника невинного садиста Германа Сепова: Чистота:

Поскольку я люблю Мнемозинку, то я должен всегда содержать себя в идеальной чистоте. Я должен бояться грязных рук, чудовищно заразных прикосновений, любых сексуально обозначенных проникновений, и даже саму Мнемозинку любить только чистой любовью, соблюдая необходимую при этом дистанцию, и никогда не нарушая ее…

Каждый день я с неутомимой настойчивостью промываю себя множеством дезинфицирующих средств, все свое тело, все кожные и волосяные покровы, обмазываю себя противогрибковыми и противовирусными мазями, брызгаю в ротик аэрозолем после каждого неожиданно случившегося поцелуя, ежедневно полощу его настойкой перца…

…После любых грязных прикосновений, и даже после чувственно-сексуальных прикосновений Мнемозинки я бегу принимать душ с дегтярным гелем, после чего мажу скипидаром свои самые интимные местечки… Конечно, мне немного больно, но что не сделаешь ради чистоты?!

Мне стоило огромного труда уговорить Мнемозинку поехать на Кипр, все же ей почему-то захотелось, чтобы лишение ее невинности, как и зачатие нашего будущего ребенка происходило не на Кипре, а в России.

– Послушай, нам надо отдохнуть от твоих родителей, – уговаривал ее я, – и для здоровья отдых на море полезен! Морской йод усиливает кровообращение сосудов, и сердце, и легкие просто отдыхают!

Все тело на море становится невесомым, как у космонавта! И главное, очень здорово укрепляются нервишки!

– Ты уже устал от моих родителей?! – возмутилась Мнемозинка, – вот уж не знала!

– Послушай, не обижайся, но твой папаша все время то шутит, как идиот, то дает мне какие-то дурацкие наставления, а твоя мамаша все время пытается меня то успокоить, то полечить от какой-то болезни!

И все время обнимают, цепляются за меня своими грязными, потными руками! И потом я все-таки свободный человек, и привык общаться с теми людьми, которые мне нравятся!

– Значит, тебе мои родители не нравятся, – закричала плачущая Мнемозинка.

– Я этого не говорил, и, пожалуйста, потише, а то, не дай Бог, они еще услышат! Я их люблю и уважаю, но у нас несколько разные взгляды на жизнь, и поэтому я думаю, что все же было бы лучше, если б мы общались с ними как-нибудь пореже, – говорил я ей перед нашим отъездом.

– Хорошо, – согласилась тогда Мнемозинка, – но дай мне слово, что ты все же сдержишь свое обещание, и сделаешь меня и женщиной, и матерью своего ребенка!

– Ах, Мнемозиночка, – я радостно ее поцеловал, хотя и с долей некоторого отвращения, а потом, сбрызнув рот противомикробным арозольчиком, быстро уговорил провести с ней еще один «парад планет», как я называл свое любимое упражнение. На этот раз я вдел ремень в специальный чехол из поролона, а в зубы ей вставил специальную палочку из бамбука, чтобы не было сильного шума. И окунулся в атмосферу истинного наслаждения!