Предсказание - Дин Кунц

— С какой стати кому-то ставить сейф на верхний этаж отеля «Альпийский»? — спросил он.

— Разумеется, чтобы хранить в нем ценности. — ответила бабушка.

— Какие ценности?

— Ценности отеля.

Хотя в подобных спорах отцу никогда не удается взять верх, он продолжает надеяться, что здравый смысл возобладает, если он проявит достаточное упорство.

— А почему им не поставить большой, тяжелый сейф на первом этаже? Зачем затаскивать его наверх?

— Потому что их ценности, несомненно, находятся на верхнем этаже. — ответила мать.

В такие моменты я не могу сказать наверняка, то ли мать разделяет более чем странные взгляды на окружающий мир бабушки Ровены, то ли просто подзуживает отца.

Лицо у нее бесхитростное. Глаза никогда не бегают, всегда ясные. Женщина она прямая. Эмоции понятны, намерения не бывают двусмысленными.

Однако, как говорит отец, при всем ее открытости и прямоте, мама, если у нее возникает такое желание, в мгновение ока может отгородиться от всех глухой стеной, скрывающей истинные чувства.

И он любит ее в том числе и за это.

Наш разговор продолжался и за цикорным салатом с грушей, грецкими орехами и сыром, за которым последовала вырезка на картофельно-луковых оладьях и спаржа.

Прежде чем отец прикатил из кухни тележку с десертом, мы уже договорились, что завтрашний знаменательный день я должен провести точно так же, как и любой другой выходной. С осмотрительностью. Но без чрезмерной осторожности.

Наступила полночь.

Потекли первые минуты 15 сентября,

Ничего не произошло.

— Может, ничего и не случится, — сказала мама.

— Что-нибудь случится, — не согласилась с ней бабушка и чмокнула губами. — Что нибудь случится.

Мы решили к девяти вечера вновь собраться на обед за тем же столом, если раньше тяжелый сейф, свалившийся с высокого здания, не расплющит меня. И вместе будем держаться настороже, чтобы вовремя унюхать запах газа или услышать нарастающий вой падающего самолета.

После легкого десерта, за которым последовал настоящий десерт, кофе при этом лилось рекой, отец ушел на работу, а я помог убрать со стола и помыть посуду.

Потом, где-то в половине второго, прошел в гостинную, чтобы почитать новую книгу, на которую возлагал большие надежды. Люблю детективы, где расследуется убийство.

Жертву нашли уже на первой странице, в багажнике автомобиля. Звали убитого Джим.

Я отложил книгу, взял другую, из стопки на кофейном столике, и вернулся к креслу.

Обложку украшал труп красавицы-блондинки, задушенной ярким широким шелковым поясом, обвивающим шею.

Первую жертву звали Долорес. С довольной улыбкой я сел в кресло.

Бабушка сидела на диване, что-то вышивала. Вышиванием она увлекалась с детства.

Переехав в дом отца и матери почти двадцать лет тому назад, она жила по режиму пекаря, ночами вышивая красивейшие композиции. Моя мать и я придерживались такого же распорядка дня и ночи. Вот и учился я дома, потому что наша семья бодрствовала ночыо и спала днем.

В последнее время бабушка в вышивании отдавала предпочтение насекомым. Мне очень нравились ее бабочки и божьи коровки, но я решительно не хотел видеть пауков на чехле моего кресла или таракана на наволочке.

В прилегающей к гостиной нише, которую мама приспособила под студию, она работала над портретом лупоглазого бесшерстного кота с ласковой кличкой Киллер.

Поскольку Киллер терпеть не мог незнакомцев и не желал покидать родной дом, хозяева снабдили маму фотографиями, с которых она и писала портрет. И хорошо, потому что шипящий, кусающийся и царапающийся Киллер мог бы изрядно испортить столь приятный вечер.

Гостиная в доме родителей маленькая и отделена от ниши лишь шелковой занавеской. На этот раз мама отдернула занавеску, чтобы приглядывать за мной и в случае возникшей опасности мгновенно прийти на помощь.

Примерно с час мы все молчали, занятые своими делами, а потом мама нарушила тишину:

— Иногда я начинаю тревожиться, а не превращаемся ли мы в семейство Аддамсов[15].

* * *

Первые восемь часов первого ужасного дня прошли без происшествий, тихо и спокойно.

В четверть девятого утра, с бровями, побелевшими от муки, домой вернулся отец.

— Суфле сегодня получилось ужасное. Ничего не мог с ним поделать. Как же я буду рад, когда этот день закончится и я снова смогу сосредоточиться на готовке.

Все вместе мы позавтракали на кухне. И в девять часов, убрав со стола и помыв посуду, разошлись по спальням и спрятались пол одеялами.

Возможно, остальные члены моей семьи не прятались, но я точно спрятался. Я верил в предсказания деда, хотя мне и не хотелось в этом признаваться, а потому с каждой прошедшей минутой нервы у меня натягивались все сильнее.

Поскольку спать я ложился в тот час, когда большинство людей начинали рабочий день, мне требовались не только жалюзи, но и тяжелые портьеры, которые отсекали как свет, так и звук. Поэтому в моей комнате было тихо и царила темнота.

Пролежав под одеялом несколько минут, я почувствовал неодолимое желание включить лампу на прикроватном столике. Хотя с самого детства не боялся темноты.

Из ящика прикроватного столика я достал пластиковый чехол, в котором хранилась контрамарка в цирк, врученная патрульным Хью Фостером моему отцу более двадцати лет тому назад. Бумажный прямоугольник три на пять дюймов выглядел как только что напечатанный, если не считать полоску сгиба посередине: отец сложил контрамарку, чтобы она поместилась в бумажнике.

На чистой оборотной стороне отец записал пять дат, продиктованных дедушкой Джозефом, лежавшим на смертном одре.

Переднюю сторону контрамарки занимали слоны и тигры, окружавшие две печатные строчки: «НА ДВА ЛИЦА» черными буквами, и «БЕСПЛАТНО» — красными.

А по самому низу тянулась еще строчка, которую я прочитал бессчетное число раз: «ГОТОВЬТЕСЬ УВИДЕТЬ НЕЧТО».

В зависимости от настроения иногда я полагал, что этой надписью зрителей готовили к встрече с чем-то удивительным. Но случалось, что я воспринимал эту надпись иначе: «ГОТОВЬТЕСЬ ПЕРЕПУГАТЬСЯ ДО СМЕРТИ».

Вернув контрамарку в ящик, я какое-то время лежал без сна. Думал, мне уже не уснуть. Но заснул.

Тремя часами позже сел на кровати, мгновенно проснувшийся, бодрый. Дрожащий от страха.

Насколько мог помнить, проснулся я не от кошмара. Вроде бы ничего страшного мне не снилось.

Тем не менее проснулся с какой-то жуткой мыслью. Она так сжала мне сердце, что я едва мог дышать.