Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон

Ночью Английский банк, как и прежде, охраняют гвардейцы, которые каждый вечер приходят сюда либо из Веллингтонских казарм, либо из казарм в Челси. Этот пост был установлен в 1780 году, во время мятежа Гордона, когда считалось, что банк подвергается опасности. С тех пор охрану так и не сняли. Для несения дежурства солдаты получают паек, а офицеру, который получает в свое распоряжение анфиладу комнат, разрешено принимать к ужину одного гостя мужского пола. Прежде, надо сказать, разрешалось принимать двух гостей и брать три бутылки вина. Но воскресным вечером 1793 года эти два гостя разошлись так, что затеяли во дворе банка яростную ссору со своим хозяином, завершившуюся рукоприкладством. Это подобие битвы единственный раз за сто семьдесят лет существования банковской стражи потревожило ее покой.

Третьим зданием архитектурного ансамбля является дом лорда-мэра, который стоит на том месте, где когда-то находился старый рынок Стокс-маркет, получивший свое названия благодаря столбам (stocks), которые возвышались над водами Уолбрука. Первоначально на этом рынке торговали мясом и рыбой. Позднее Стокс-маркет превратился в овощной и цветочный рынок. В тот период его называли рынком душистых товаров.

В течение срока своего правления (год) лорд-мэр живет в этой резиденции, которая, как и дворец дожей в Венеции, выполняет функции дома, суда и тюрьмы. Одно время у меня вошло в привычку бродить по вечернему Лондону. Я частенько останавливался напротив дома лорда-мэра, в окнах которого горел свет — единственный признак жизни в районе, который днем превращался в одно из самых насыщенных деловой активностью мест города. Других резиденций, кроме дома лорда-мэра, в Сити нет. И хотя судебные приставы и олдермены могут ночевать в Бромли или Летерхеде (или вообще где пожелают), лорд-мэр Лондона должен в течение всего года пребывания на посту ночевать в «утробе» своего пустеющего по ночам королевства.

Прогуливаясь вечером по улицам Сити и останавливаясь, чтобы обменяться парой слов с полисменом, сторожем или бродячим котом, я часто задумывался о том, сколь противоестествен тот факт, что место, которое столетия тому назад представляло собой наиболее плотно заселенную в Англии квадратную милю, теперь с приходом ночи становится самым пустынным.

9

Чипсайд — та улица, послевоенная судьба которой вызывает во мне чувство горького сожаления.

Мне всегда казалось, что она в большей степени, нежели любая другая лондонская улица, обладает неистребимым средневековым колоритом. Она, вне всяких сомнений, была главной улицей Сити. Толпы клерков и машинисток заполняли ее тротуары, когда в обеденный перерыв выходили из офисов, чтобы сделать покупки и поглазеть на витрины. В Лондоне настолько сильны традиции, что даже сегодня, хотя Чипсайд серьезно пострадала от взрывов и пожаров, в результате которых многие магазины исчезли, а в тех, которые остались, не так уж много можно купить, — даже сегодня по-прежнему живет традиция довоенного Лондона прогуливаться по Чипсайд в обеденный перерыв.

Это была торговая улица старого Лондона. Если у Английского банка видишь перед собой мысленным взором образы римлян, то, прогуливаясь по Чипсайд, представляешь себе лондонцев Средневековья и эпохи царствования Елизаветы. Это одна из немногих улиц Лондона, которые сегодня стали уже, нежели раньше. В старину Чипсайд, должно быть, напоминала улицы знаменитых фламандских торговых городов, таких как Брюгге или Гент. В те времена она была вдвое шире и на ней стояли выкрашенные в черный и белый цвет пятиэтажные деревянные дома. Каждый последующий этаж выступал над нижним, что придавало домам сходство с галеонами. В течение столетий в районе Чипсайд возникли Пиккадилли, Бонд-стрит и Оксфорд-стрит, а из ее лавок и мастерских выросли могучие торговые гильдии Лондона. Вплоть до пятнадцатого столетия северная сторона Чипсайд становилась местом проведения турниров, а на южной стороне возводились подмостки, откуда король, королева и придворные наблюдали за рыцарскими поединками. По Чипсайд проходили все знаменитые процессии — к примеру, шествие будущего монарха из Тауэра в Вестминстер на коронацию. По ней проезжали иностранные короли и послы, вернувшиеся на родину герои, как Черный принц, который после победы при Пуатье проскакал по Чипсайд в помятых в сражении латах. Его приветствовали толпы народа, а лондонские купцы и их домочадцы в одеждах, расшитых золотом и серебром и увитых гирляндами свежих весенних цветов, высовывались из окон, украшенных гобеленами.

Здесь было самое людное место в Лондоне, и поэтому именно здесь наказывали преступников и был установлен позорный столб. Булочника, испекшего плохой хлеб, приговаривали к «провозу на телеге от Гилдхолла через центр Чипсайда, где самые грязные улицы. К его шее надлежит подвесить мерзкий каравай». Скверно изготовленные товары и «другие некачественные и фальшивые предметы потребления» публично сжигались на Чипсайд.

Характерной приметой района был Чипсайдский крест, который стоял посреди дороги и был обращен в сторону Вуд-стрит. Это предпоследний (последним был Чарингский) из двенадцати крестов, воздвигнутых Эдуардом I в знак скорби по своей супруге Элеоноре в тех местах, где останавливался на ночлег траурный кортеж, перевозивший тело королевы из городка Хэнби в Линкольншире, где она умерла, в Вестминстерское аббатство. Большой источник Чипсайд находился в самом центре района, неподалеку от Полтри-стрит, а Малый источник располагался со стороны Фостер-лейн. По большим праздникам воду перекрывали и вместо нее подавали вино.

Как и во всех европейских городах, рынок Чипсайд находился посреди проезжей части. Именно он был пращуром торговых улиц современного Лондона. Возможно, его современным эквивалентом является Петтикоут-лейн в том виде, в каком она бывает воскресными утрами.

Гордостью района Чипсайд была улица Голдсмит-роу. С эпохи раннего Средневековья и вплоть до правления Карла I предпринимались неоднократные попытки загнать всех ювелиров на эту улицу. Зимой 1563 года один писатель назвал ее «лондонской красавицей», а спустя всего лишь шестьдесят лет другой писатель сокрушался по поводу нашествия «жалких торгашей», которые наводнили Голдсмит-роу. Этими «торгашами» были модистки, торговцы полотном и книготорговцы.

Какие сентиментальные чувства вызывает лондонская церковь Святой Марии-ле-Боу, которая теперь, увы, являет собой голый остов без крыши! Хотя ее знаменитые колокола исчезли[2], но шпиль сохранился. К счастью, сохранился и норманнский склеп, самая интересная деталь этой церкви. Я полагаю, что эта церковь является предметом гордости всех лондонцев, включая даже тех, кто никогда в ней не был, и соперничать с ней в привязанности горожан способен только собор Святого Павла. Похоже, что любовь, с которой горожане относились к звону ее колоколов, лежит в основе старой пословицы: истинным кокни может считаться лишь тот, кто родился под звон этих колоколов.

Интересно, многие ли лондонцы сумеют объяснить происхождение слова «кокни»? На самом деле оно означает «сопляк» или «маменькин сынок» и в давние времена отнюдь не было комплиментом, напротив, его использовали, когда хотели посмеяться над человеком. В основе этого слова лежит устаревший глагол to cocker, что означает «ласкать», «баловать», «потворствовать». Следовательно, кокни — лондонец, которого «избаловали» или вырастили в таких тепличных условиях, что он оказался ни на что не годен. Поэтому в шестнадцатом и семнадцатом столетиях лондонцы, которые, как считалось, выделялись среди прочих англичан своими «столичными повадками», стали объектом постоянных подшучиваний, отнюдь не всегда беззлобных. В наши дни слово «кокни», разумеется, напрочь лишено былой остроты.