Звёздный рубеж - Глен Кук

Они были любовниками, но знали друг друга очень мало. Бен-Раби не любил ворошить чужое прошлое – ему оно всегда представлялось мешком со змеями, из которого еще неизвестно что выползет. Всегда можно было наткнуться на гадюку. У каждого человека свои темные тайны.

Но на вопрос Эми он все же ответил:

– Я уже говорил тебе. Это девочка, которую я встретил, когда последний раз был на Старой Земле. Последний раз, когда навещал мать. Она хотела выбраться с планеты. Друзья не отпускали ее. Я ей помог. А кончил тем, что стал ее спонсором.

– Он был ей вроде приемного отца, – пояснил Маус.

– Наверное, теперь ей уже восемнадцать. Я не думал о ее возрасте. Зря ты ее вспомнил, Маус. Я теперь расстроился.

– Ну, брось ты. Макс за ней присмотрит.

– Наверное. Но это не правильно. Нельзя сваливать это на кого-то другого. Как ты думаешь, Эми, я смогу время от времени посылать ей весточку? Просто сказать, что я жив-здоров и все еще помню о ней. Я согласен, чтобы письма писали ты или Ярл. Можете даже пропустить их через компьютер-дешифратор и убедиться, что там нет ничего предосудительного.

– Это просто ребенок? – спросила Эми.

– Ага. Она здорово напоминала мне меня самого в юности, когда я только что выбрался со Старой – Земли. Совершенно потерянный. Я думал, что, если я ей буду помогать, будет лучше. А потом я вроде сбежал, когда Бюро послало нас сюда. Я сказал ей, что вернусь через пару месяцев. А уже прошло почти четырнадцать.

– Я попрошу Ярла. Иногда он разрешает отправлять письма. У некоторых из нас есть родственники в Конфедерации. Но письма идут медленно.

– Это не важно. Эми, ты золото. Я тебя люблю.

– Ну, если вы начинаете нежничать, – сказал Маус, поднимаясь со стула, – то я лучше пойду. Начинаются гражданские занятия. Ну и чепуха. Представь: я, Эмили Хопкинс и этот фашиствующий болван-преподаватель… Может, меня снова ранят в руку. Тогда я смогу вернуться сюда и пропущу парочку уроков. Веди себя хорошо. Слушайся милую даму доктора, или я сверну тебе шею.

И он исчез, пока Мойше не начал свое занудное «Спасибо, что навестил».

– Ты на удивление неразговорчива сегодня, дорогая, – проговорил бен-Раби спустя какое-то время. Возможно, если бы здесь не было врача…

– Я просто устала. Мы все еще стоим двойные вахты, и нам едва удается прикрыть все посты. На Верфях придется застрять надолго – если «Данион» не развалится на части по дороге. Если акулы не разнесут нас к чертовой матери.

– Ты уже в сотый раз упоминаешь эти Верфи и не хочешь мне о них ничего рассказать. Ты мне все еще недостаточно доверяешь?

– Это именно верфи. Не больше и не меньше. Там мы строим и ремонтируем корабли. Мойше, раз тебе пока некуда спешить, расскажи мне лучше о себе.

– Что?

– Я встретила тебя в самый первый день, еще на Карсоне, когда ты только что подписал контракт. Мы прожили вместе несколько месяцев, и вдруг я узнаю, что у тебя есть дочь. Я о тебе почти ничего не знаю.

– Грета мне не дочь, дорогая. Я просто помог девочке, которая нуждалась в ком-то…

– А разве это не одно и то же?

– Юридически – да. На бумаге. Иначе у нас были бы проблемы на суде.

– Расскажи мне. Все.

Делать было нечего. Можно было только рассказывать, и он начал рассказ.

Женщина-врач, которая мелькала на заднем плане, подозрительно глянула на него и всем своим видом показала, что ему придется еще на какое-то время задержаться.

– Хорошо. Скажешь, когда станет скучно.

Мойше родился в Северной Америке на Старой Земле, от Кларенса Хардвея и Майры Мак-Кленнон. Отца он почти не знал. Его мать по причинам, которые до сих пор оставались для него загадкой, предпочла воспитать его дома, а не сдать на попечение в государственные ясли. Из живущих на пособие немногие сами воспитывали своих детей.

Его детские годы ничем не отличались от младенческих лет детей других безработных на домашнем воспитании. Мало надзора, мало любви, мало учебы. Он начал гонять с дворовой ватагой, когда ему еще восьми не было.

Ему было девять, когда он впервые увидел инопланетников. Выскочек – так их называли на Земле. Это были космонавты флота в отглаженной черной форме, пришедшие в город по каким-то своим, странным, внеземным делам.

Эта форма захватила его воображение. Она стала навязчивой идеей. Мальчик начал вытягивать разнообразные сведения о флотских из домашнего информационного терминала своей матери. Большую часть их он не мог понять из-за недостатка знаний. Он стал учиться самостоятельно, начав с нуля и постепенно добираясь до того, что ему так отчаянно хотелось знать.

В десять лет он забросил свою ватагу, чтобы оставалось больше времени на учебу. На одиннадцатом году его озарило: он должен отправиться в космос. Ему удалось тайком добраться до вербовщика флота. Тот помог ему проскользнуть через вступительные экзамены в Академию.

Ему никогда бы их не сдать, если бы для жителей Старой Земли не существовало особых стандартов и квот. В прямом соревновании с тщательно подготовленными инопланетниками, многие из которых выросли в военной среде, он бы провалился с треском. Половина офицеров службы были детьми офицеров. Служба стала замкнутой субкультурой, с каждым годом все менее связанной с общечеловеческой и все менее ею контролируемой.

Но у Томми была цель.

В двенадцать он убежал из дома и отправился на Луну Командную, в Академию. За шесть лет он из намертво отстающих пробился в пять процентов лучших. По окончании он воспользовался правом выбора и оказался во флоте. Он служил на истребителях «Аквитания» и «Гесс», а потом на крейсере «Тамерлан», после чего попросил направление в разведшколу.

После года обучения в Бюро его назначили флотским атташе при посольстве на Фелдспаре. После этого последовало еще с полдюжины подобных назначений в разных мирах, и тогда его работа привлекла внимание адмирала Бэкхарта, чей отдел занимался опасными операциями и деятельностью на грани и чуть за гранью закона.

Он принял участие в нескольких нелегких операциях и встретился со своим бывшим одноклассником Маусом. У них было несколько совместных заданий, последним из которых было присоединиться к звездоловам и добыть информацию, которая помогла бы принудить сейнеров присоединиться к Конфедерации.

Кое-что из этого Эми уже слышала. Что-то было новым. Однако этот рассказ ее не удовлетворил. Ее первым замечанием было:

– Ты ничего не сказал о женщинах.

– Что ты имеешь в виду? Какое это имеет значение?

– Для меня – первостепенное. Я хочу знать, кем были твои любовницы и каким образом вы расстались. Как они выглядели…

– Сначала поцелуй в задницу пьяного носорога, леди.

Он еще не совсем пришел в себя. И не сообразил, что произнес это вслух, пока не задумался, отчего она так сразу заткнулась.