Завоеватель сердец - Джорджетт Хейер

– Возьми моего, Мортен! В седло, в седло!

Вырвавшись из гущи боя, Хранитель соскользнул со спины своего жеребца. Мортен наспех поблагодарил его, схватил уздечку и взлетел в седло. К Раулю пробился один из его собственных людей, сунув ему в руки повод.

– Держите, хозяин!

Рауль сел на подведенную лошадь.

– Молодец, спасибо. Выбирайся из этой толчеи. – Хранитель вонзил шпоры коню в бока и вновь ринулся в самую гущу схватки.

Шеренга остановилась. На левом фланге бретонцы и леманцы, которыми командовал Аллен Фержан, дрогнув, попятились. Им противостояло лишь ополчение, но сейчас этих мирных тружеников переполняла жгучая ненависть, и ярость их ударов вселяла панический страх в сердца бретонцев. Разрывая ряды, они отступили; командиры криками пытались остановить воинов, а потом и принялись колотить их коней по крупам лезвиями мечей плашмя, подгоняя вперед, но град обрушившихся на них камней и метательных дротиков сделал свое дело. Левый фланг развернулся и сломя голову обратился в бегство, растоптав собственную пехоту, которая только-только выстроилась в боевые порядки ниже по склону за их спинами.

– Сеньор, сеньор, бретонцы бегут! – Рауль все-таки сумел пробиться к Вильгельму. – Назад, ради всего святого! Отступаем!

А центр и правое крыло уже не выдержали убийственной ярости саксонских боевых топоров. Герцог, отдав приказ к отступлению, спустился по склону к месту, откуда мог видеть все поле боя. Его рыцарская конница пятилась, сохраняя боевые порядки, но конь под Тостеном пал, пронзенный в грудь копьем, и люди более не видели золотых львов, реющих над их головами. Со скоростью лесного пожара распространился слух, что герцог погиб; солдат охватило смятение; по шеренгам прокатился стон отчаяния.

– Он жив, жив! – закричал Жильбер Дюфаи.

Вильгельм сорвал с головы шлем и галопом помчался вдоль строя, крича:

– Смотрите, вот он я! Я жив и с Божьей помощью одержу победу! – Над его ухом просвистел острый обломок камня; Фитц-Осберн схватил коня Вильгельма под уздцы и потащил за собой вниз по склону, в безопасное место.

Кто-то подвел Тостену свежего коня; львы вновь воспарили в воздухе, и по рядам солдат прокатился восторженный рев.

В тылу же те, кто отвечал за свежих лошадей и амуницию, увидели, как обратилось в бегство левое крыло и, сами поддавшись панике, начали отступать. Вслед им устремился белый конь, а на ветру затрепетал белый подризник.

– Стойте! Остановитесь! – проревел епископ Байе. – Мы еще одержим победу! – Махнув дубинкой своим людям, он приказал: – Остановите этот сброд! Пусть стоя́т насмерть!

А слева нарастала и катилась какая-то волна. Это ополченцы, поняв, что враги в панике бегут, с торжествующими воплями стали перелезать через бруствер и, сбившись в кучу, бросились за ними.

Герцог, заметив прорыв, развернул свою кавалерию. Центр, возглавляемый Неелем Котантеном и Гийомом, лордом Муайоном, устремился в атаку и, обрушившись на фланг ополченцев, подчистую вырубил несколько сотен крестьян. Сервы, плохо вооруженные, не имея доспехов для защиты, погибли чуть ли не все до единого; паническому бегству бретонцев удалось положить конец; командиры кое-как вновь выстроили их в боевые порядки и направили вверх по склону, где они приняли участие в бойне, которая, впрочем, скоро завершилась. Более половины правого крыла англичан пало в этой короткой сече; нормандская конница остановилась, и эскадроны, развернувшись, вновь галопом вернулись в центр.

Пока бретонцы перестраивались и приводили себя в порядок, наступила долгожданная передышка, а те, кто потерял коней в первой атаке, оседлали свежих лошадей, которых подали им оруженосцы. Ряды нормандцев поредели, понеся серьезные потери; Гийом де Випон был убит; погиб сын Тессона Рауль, как и многие другие, тела которых усеивали склон холма. Гилберт де Харкорт получил рану в бедро, но не особенно огорчился по этому поводу, наспех перевязав ногу шарфом.

К Раулю на гнедом жеребце подъехал Эйдес и проворчал:

– Ну и рубка, разрази меня гром! Полагаю, ты-то уже привык к таким сражениям, а?

– Более жестокой схватки свет еще не видывал, – ответил Рауль. Он вытер красные пятна с лезвия своего меча; рука его подрагивала; на щеке красовалось кровавое пятно; на плече хауберка появилась вмятина.

Вдоль рядов промчались посыльные; горны протрубили вторую атаку; и вновь кавалерия рванулась вверх по склону. Брустверы с завалами, уже и без того прорванные во множестве мест, были сметены окончательно, однако рыцарей встретила стена щитов. Передняя шеренга дрогнула; ров был завален отрубленными конечностями, смятыми шлемами, изуродованными до неузнаваемости телами. То и дело к трупам нормандцев присоединялся очередной мертвый сакс, но брешей в стене щитов так и не появилось, и топоры, взлетая, опускались с прежней яростью.

Сакс, стоявший в первом ряду, вдруг бросился прямо на герцога, изо всех сил ударив топором огромного испанского жеребца под ним. Тот, заржав в предсмертной агонии, упал; герцог успел соскочить, так и не выпустив из рук булаву, и нанес нападавшему удар, который в лепешку смял его бронзовый шлем, отчего противник бездыханно повалился на землю. На миг перед герцогом промелькнуло чужое лицо, поразительно похожее на эрла Гарольда; откуда-то со стороны вдруг докатился отчаянный крик:

– Гирт! Гирт!

Из рядов саксов вырвался молодой человек и упал на колени рядом с мертвым телом. На него с криком налетел рыцарь.

– Сан-Маркуф! Сир Сан-Маркуф!

Но чудовищной силы удар топора разрубил его почти надвое. Еще несколько мгновений Рауль видел, как молодой сакс отчаянно защищает тело Гирта; однако затем нормандцы сомкнулись вокруг него, и он, упав, исчез под копытами коней.

Из сотен саксонских глоток вырвался яростный рев, который прорезал чей-то одинокий голос:

– Гирт и Леофвин! Оба, оба! Ату, нормандские душегубы! Ату!

Герцог поскользнулся на омерзительной каше лошадиных внутренностей и схватил под уздцы проезжавшего мимо жеребца. В седле сидел какой-то рыцарь из Мэна; он попытался оттолкнуть герцога, крича:

– Отпусти мой повод! Богом прошу, дай мне проехать!

Мышцы на руке Вильгельма напряглись словно стальные канаты. Он рванул упирающегося жеребца на себя.

– Кровь Христова, разуй глаза! Я – твой сюзерен! – сказал герцог. – Слезай! Я – Нормандец!

– Сейчас каждый за себя! Не слезу! – бесстрашно отмахнулся рыцарь.

Глаза герцога яростно блеснули.

– Ах ты собака!

Схватив рыцаря за пояс, он с легкостью выдернул его из седла, словно тот был не тяжелее пушинки. Отчаянный вояка кубарем покатился по земле; герцог же запрыгнул жеребцу на спину и вновь рванулся в самую гущу свалки.

Прямо перед ним затрепетали ласточки на знамени Гийома Мале; откуда-то из центра шеренги до него докатился яростный боевой клич рыцарей Сингуэлица – «Тюри!». Совсем рядом солдаты призывали Сен-Обера, своего святого покровителя. Шум схватки перекрыл голос лорда Лонгевилля: