Меч и роза - Марша Кэнхем

Алекс вскинул голову, незаметно для себя затеребил рубашку так, что разорвал ее по шву. Он и не подозревал, что все мысли написаны у него на лице.

– Я любил их обоих – и Струана, и Маккейла. Храбрые люди, каких мало. Они наверняка умерли достойно.

Алекс промолчал. Ему не хотелось мириться с мыслью о смерти обоих друзей.

– Встречи с солдатами не избежать, – продолжал Фандуччи, покашливая и подкручивая ус. – Столкнувшись на пустынной дороге с помешанным англичанином, они заподозрят неладное. А если они встретят помешанного англичанина и... сумасшедшего итальянца?

Алекс вскинул голову:

– Фандуччи, вы точно спятили, если предлагаете сопровождать меня.

Граф пожал плечами:

– В Италии каждому известно, что у Фандуччи не все дома. И потом, когда я приехал сюда, то насчитал в своей одежде четырнадцать дыр. Меня могли убить четырнадцать раз, а я все-таки жив. По-моему, ни одному из нас не суждено погибнуть от рук англичан.

– По крайней мере пока я не рассчитаюсь с ними, – согласился Алекс. – Ладно, если вы готовы рискнуть, я беру вас с собой.

– Отлично! – Фандуччи торжествующе потер рука об руку. – Вы дадите мне десять минут?

Алекс слабо улыбнулся:

– Даю пять.

К несчастью, уже через три минуты стражники на стене замка подали сигнал тревоги.

В Ахнакарри нагрянули англичане.

К поляне Александер приближался медленно и осторожно. Он поднял руку, останавливая свой отряд, и замер на спине грациозного гнедого жеребца – не такого рослого и массивного, как преданный вороной, но достаточно внушительного для Черного Камерона.

Товарищи Алекса рассыпались по обе стороны от него; их было тридцать, они выглядели так зловеще и уверенно, словно и не ведали горького вкуса поражения. Граф Джованни Фандуччи ехал по правую руку от Алекса, ежась от предвечерней прохлады, но не запахивая складки просторного плаща и горделиво демонстрируя пару блестящих пистолетов, заткнутых за пояс.

Поляну шириной не более сотни ярдов окружали вековые дубы, темные и мрачные, несмотря на солнечный свет, проникающий между ветками. Гамильтон Гарнер и его солдаты выстроились на противоположной стороне поляны; их кожаные ремни блестели, треуголки напоминали ровные зубцы изгороди. Алые мундиры, накрахмаленные белые шейные платки и окованные медью ножны производили внушительное впечатление. Солдаты стояли неподвижно, глядя вдаль, через поляну, и впервые после битвы при Куллодене их мучили дурные предчувствия. Эта земля принадлежала Камеронам, им предстояло встретиться в бою е Камеронами – самыми неистовыми воинами, участвовавшими в восстании якобитов. Внезапно лес показался англичанам слишком темным и густым. Всем драгунам до единого захотелось ослабить жесткие воротники и втянуть побольше воздуха.

Несколько Кэмпбеллов Аргайла, служащих проводниками, тяжело задышали, их пальцы заплясали на курках мушкетов при виде Камеронов, появляющихся на поляне. Кэмпбеллы разом вспомнили все прежние вендетты; каждый из них считал личным оскорблением то, что АлександерКамерон до сих пор жив.

Гамильтон Гарнер внимательно наблюдал за врагом. Левая рука горца была рассечена саблей. С такой раной любой другой человек остался бы калекой, но Камерон держал поводья легко и непринужденно. Должно быть, только воздух и горы Шотландии способны породить такую выносливость и надменность, подумал Гамильтон. Чтобы укротить великана с львиной гривой, подоспевшего на помощь Камерону в Куллодене, понадобилось двадцать человек. И все-таки он не умер, мало того – в темноте прополз вверх по склону и ухитрился добраться до сарая у дороги на Инвернесс. На следующее утро драгуны обнаружили его остывший труп, почти обескровленный от бесчисленных ран.

Гарнер спешился, бросив поводья адъютанту. Слегка приподняв бровь, он переглянулся с Александером Камероном и зашагал к центру поляны.

Алекс спрыгнул со спины гнедого. При этом ему пришлось на мгновение опереться всем телом на раненую левую руку, но если он и ощутил боль, то не подал и виду. Он бросил поводья Фандуччи, зажал в зубах черную сигару и неторопливо двинулся навстречу майору.

– Похоже, у тебя девять жизней, как у кошки, – сухо заметил Гарнер. – Ты всегда падаешь на ноги и появляешься там, где тебя не ждут.

– Ты же сам искал встречи, – резко отозвался Алекс. – Говори, что хотел, и покончим с этим.

– А я думал, что вести переговоры будет Лохиэл.

– Мой брат нездоров. Но ты можешь сказать мне все то же, что ему.

Гарнер не стал спешить с ответом, впитывая нарастающее напряжение собеседника и наслаждаясь ощущением власти.

– Должно быть, ты уже догадался, что я получил приказ арестовать твоего брата Лохиэла и доставить его в Инвернесс, где состоится суд. В списке значится и имя доктора Арчибальда Камерона, а также десятка младших офицеров клана. Я знаком с вашими обычаями и не сомневаюсь в том, что вы считаете своим долгом сопротивляться до последней капли крови. Лично мне все равно, что везти – трупы или живых пленников, но я предлагаю вам возможность – кстати, это моя единственная уступка – закончить дело мирным путем. Расплата неизбежна. Со мной триста человек, пушки и столько зарядов, чтобы навсегда стереть с лица земли ваш неприступный замок. Но несмотря на то что я был бы счастлив увидеть, как вы гибнете под обломками стен, я обязан следовать приказу и действовать наиболее уместным в нынешних обстоятельствах образом.

– Наиболее уместным образом? – Алекс усмехнулся, сверкнув белоснежными зубами. – Значит, вот как теперь принято называть резню, грабежи и поджоги?

– Герцог решил вернуться в Лондон, твердо зная, что у шотландцев больше никогда не хватит ни духу, ни средств бунтовать против монарха.

– И поэтому вы жжете дома, убиваете пахарей в поле и отнимаете у крестьян скот и припасы? Прекрасный способ восстановить мир и вызвать доверие к монарху.

– Вы заслужили возмездие, взбунтовавшись против короля.

– Вашего короля – но не нашего.

– Это уже частности.

– Напротив, речь идет о самом главном – о свободе, о праве самим выбирать правителей, создавать свои законы, а не подчиняться английским.

– Прекрасные, но неуместные желания. На войне нет места сантиментам, побежденные не имеют права на свободу. Смирись с этим, Камерон. Сдайся сейчас же, и я пообещаю пощадить твоих людей. Если же ты будешь упорствовать, я ручаюсь: скоро на каждом дереве в этом лесу будет висеть мятежник. Само собой, вожди и офицеры будут переданы властям – не важно, сдадутся они добровольно или в силу необходимости. Но поскольку ты вечно твердишь о благе народа, думаю, оно для тебя превыше собственного благополучия.

Алекс вынул изо рта сигару и долгую минуту созерцал ее тлеющий алый кончик.

– И это все, чего ты требуешь? Отдать тебе замок, всем офицерам и вождю – сложить оружие... и больше ничего, майор? Не припомню, чтобы ты упоминал мое имя. Означает ли это, что я свободен?