Женаты по договору - Татьяна Серганова

Оглушительная тишина и отказ верить, что все закончилось.

Разве это возможно? Чтобы все тревоги и проблемы прошлых месяцев наконец подошли к концу.

Но медленно спал туман, защищающий нас. И Мейнор, уставший, с окровавленным плечом и ссадиной на щеке, подошел ближе, обнимая и крепко прижимая к себе.

— Всё… теперь все кончилось.

И я, наконец, смогла расслабиться, позволяя спасительной темноте поглотить себя. Все хватит, навоевалась.

8 месяцев спустя

— Король будет в бешенстве, — усмехнулась я, устало смотря на мужа, не в силах пошевелить даже рукой.

В комнате стоял привычный сумрак, так присущий Пустоши. Но я привыкла и к этому. Мне страшно хотелось спать, но я мужественно держалась, утопая в подушках.

— С каких это пор тебя интересует его внимание? — отозвался он, продолжая внимательно и зачарованно рассматривать сморщенное розовое личико нашей новорожденной дочери.

Мейнор долго собирался с духом, чтобы впервые взять её на руки, боялся, что не сможет, не удержит. Но теперь просто не желал её отпускать, вновь и вновь вглядываясь в свое маленькое продолжение.

— Он же ждал наследника Альбери.

— Мало ли что он ждал. Гаэтар взойдет на трон через месяц. А ему все равно кто, где и как. У крон-принца и без этого проблем достаточно.

Действительно. Проблемы в Лагарте никуда не делись.

После провалившегося переворота пришлось проводить масштабную чистку не только среди аристократов, но и среди дознавателей, стражников… собственно, чистку пришлось проводить везде. Уж слишком длинные были руки у графа Шайта, слишком многих он убедил в своей власти и пошатнувшемся троне.

Давно надо было признать, что король утратил свое могущество. И теперь принцу предстояло это все вернуть.

Надо сказать, что Гаэтар пока не разочаровал. Наследник легко и быстро вклинился в суть дела, всюду старался быть и ничего не упускать. Даже как-то умудрился заключить мир с королевством Маринай и вернул принцессу Сафири отцу.

Мне очень хотелось видеть эту красавицу в темном подземелье, закованную в кандалы, но я понимала, что этого сделать не получится. Политика. И с ней приходилось считаться.

Мейнор оказался прав. Привычный мир рухнул, и мы теперь стояли на пороге нового. Что дальше будет, еще неизвестно, но я верила в лучшее.

Малышка закряхтела, пытаясь высунуть ручку, и успокоилась только, когда ей это удалось. Муж осторожно коснулся крохотных пальчиков и тихонько прошептал:

— Какая же она…

Слов не нашлось.

Я и сама не могла их найти.

Как описать это чудо, которое стало нашим продолжением, маленькую радость, сразу захватившую в плен наши сердца. С первого взгляда, с первого жалобного и такого недовольного крика.

Я полюбила её сразу и безоговорочно.

— Но всё-таки не сын, — устало заметила я.

Мейнор поднял на меня взгляд, в котором было столько нежности и любви, что слезы невольно набежали на глаза. Я-то думала, что после родов плаксивость и сентиментальность останутся позади.

— Ник, ты серьёзно думаешь, что мне важен пол нашего ребенка?

— Все мужчины хотят сына, — осторожно ответила я.

Малышка заворожилась, закряхтела и снова заснула, сладко причмокнув губами, вызвав счастливый вздох у Мейнора.

— Если так настаиваешь, то через полгода или год мы можем

попробовать подарить нашей принцессе младшего брата, — отозвался муж, поднимая на меня взгляд. — Но только если ты этого сама захочешь.

Его голос звучал так тихо и проникновенно, что я даже покраснела и почти проснулась.

— Я серьезно, — теребя ткань тонкого покрывала, пробормотала в ответ.

— Я тоже. Ник, ты только взгляни на неё. Она же… — Мейнор взглянул на дочь и затаил дыхание… — само совершенство. Самая красивая девочка в мире. И она уже похожа на тебя.

— Еще рано говорить, на кого она больше похожа.

— Я думаю, бабушка и дедушка сразу разберутся.

Прикрыв глаза, я едва не застонала.

Свекровь, — чтоб ей жилось долго, хорошо и как можно дальше от Аргарайга, — за эти месяцы окружила меня такой всепоглощающей любовью и поддержкой, что едва не задушила. Понимаю, женщина уже отчаялась увидеть сына женатым и счастливым, но это не повод сводить с ума своей опекой.

— Не переживай. Уже завтра они вернутся к себе, — хмыкнул муж, поняв, какие мысли сейчас крутились у меня в голове. — Лишь взглянут на младшую внучку и уедут.

— Обещаешь? Я ничего не имею против твоей мамы, но… иногда её слишком много.

— Я уже провел с ней беседу. И не одну. Поверь — она поняла.

— Надеюсь.

Закрыв на минуточку глаза, я внезапно поняла, что уже не могу их открыть.

Двенадцать часов изматывающих родовых схваток всё-таки дали о себе знать. И хотя я бы промучилась еще больше ради того, чтобы взять свою малышку на руки, всё равно страшно устала.

Папа жил с нами. Лечение демонов и специальные источники исцелили его тело, но разум… Он узнал меня, вспомнил все, но пытки Брэндона сыграли свою роль. Папа изменился, стал другим. Более тихим и закрытым.

Он мог сидеть часами, смотря в одну точку, и ни на что не реагировать. Мейнор сразу приставил к нему слуг, которые следили, чтобы он ел, пил и спал. Иначе папа мог просто все забыть.

А еще его мучали кошмары. Такие страшные и жуткие, что он просыпался с криками, до крови царапая себе грудь, словно пытался добраться до сердца.

— Это я виноват в произошедшем, Николетта, — произнес папа при нашей первой встрече в Аргарайге. — Я создал Брэндона.

— Ты не мог знать… — попыталась возразить я, сжимая его руку.

— Я не хотел знать. Не хотел думать, какую боль ему причиняю. Для меня… для меня он был всего лишь пешкой в руках. Я ведь мог его полюбить. Мог к нему привязаться… уже привязался. Но никогда ему об этом не говорил.

— Папа, ты не виноват.

— Виноват. После смерти твоей матери, я закрылся, спрятался от всего мира. Моей единственной целью было защитить тебя. Любыми способами. И своими поступками я сам тебя чуть не убил. Мне нет прощения.

На новость о нашей свадьбе с Мейнором папа никак особо не отреагировал.

— Может это и хорошо, — кивнул он, взглянув на Мейнора. — Знаешь, я все больше думаю, что если бы Ариенн тогда выбрала не меня, то сейчас бы была жива. Ты смог бы её защитить. От всего мира скрыть. И Николетту в обиду не дашь. Это хорошо.

Не знаю, чего я ждала, но это его равнодушие болезненно кольнуло в груди.