Загадка шотландского браслета - Анна Штерн

– Где ты? – закричала Беатрис у себя в голове, желая пробудь сознание Виктории к жизни.

Но ей никто не ответил.

Это обескуражило колдунью, до этого считавшую, что она с легкостью может управлять бодрствованием и сном Вики.

– Ты можешь не бояться меня, я не сделаю тебе ничего. Только хочу поговорить, – уже спокойно сказала Беатрис и замерла, в ожидании ответа.

Однако вновь ей никто не ответил. В ушах гудел лишь ветер, что вовсе не понравилось колдунье.

Посмотрев вперед на силуэт дома, она увидела, что в одном из его окон горел свет. Решив, что сейчас ей нужно найти укрытие от непогоды и теплые вещи, Беатрис пошла вперед, попутно прислушиваясь, как к звукам вокруг нее, так и внутри своей головы.

«Я все равно разберусь с тобой, глупая девчонка», – размышляла Беатрис, направляясь к некогда своему дому. Когда-то она действительно любила его, но после смерти Виктора и рождения ее ребенка, он стал для нее тюрьмой, опротивевшей до глубины души. Конечно, она могла купить другой дом и уехать, но воспоминания о Викторе держали ее прикованной к этому месту. Почти каждый день вплоть до самой смерти она гуляла по тропинке, ведущей к дубу. А иногда, пока позволяли силы, брала экипаж и, что есть мочи, гнала лошадей до ближайшего кладбища, где покоилось тело ее любимого, уже давно превратившееся в прах. Как могла она уехать отсюда, если он был здесь? Нет, Беатрис не посмела этого сделать и лишь отослала от себя сына, как только тот подрос, в закрытую школу в Абердине. Присутствие в доме мальчишки, так похожего внешне на Рендольфа Бэйли, выводило ее из себя. Она могла с легкостью уничтожить его с помощью своих знаний, так, что никто бы и не подумал на нее, но остатки совести или, возможно, зачатки материнского инстинкта, так никогда толком и не проснувшегося в ней, не давали ей этого сделать. Ей было проще убрать ребенка с глаз долой и продолжать жить в воспоминаниях и грезах, редко используя свой дар и знания.

Никто из местных наверняка не знал, что Беатрис была ведьмой, но некоторые простые жители окрестностей и прислуга догадывались об этом, ведь иногда, в определённые ночи несколько раз в году, Беатрис в одной ночной рубашке шла в поле или в лес и там, скинув с себя одеяние, разведя костер, а иногда и не разжигая огня, танцевала до упаду, пела странные песни, а от ее тела отлетали меленькие искорки, кожа ее светилась и глаза горели в темноте, как у кошки. Те, кто видел ее такой, боялись говорить об этом, так как знали, что подобная женщина могла свести со свету не только их самих, но и всю их семью. О Беатрис лишь иногда перешептывались и то, начали это делать более свободно уже после смерти колдуньи, надеясь, что душа покойной все же не сможет причинить им столько вреда, сколько некогда могла живая ведьма.

Дойдя до главного входа в дом, Беатрис остановилась. Ноги ее болели от царапин, полученных от хождения босиком, тело просилось скорее зайти в тепло, но разум ведьмы кричал об опасности. Застыв, Беатрис закрыла глаза и прочитала несколько заклинаний защиты, но не почувствовала облегчения, обычно следовавшего после этого. Кто-то весьма сильный блокировал все ее попытки применить магию, но кто? «Эта девчонка ничего не смыслит в древних знаниях. Она просто не может мне помешать! Это смешно! Чего я боюсь?!», – подумала про себя Беатрис и, взявшись за ручку двери, потянула ее на себя.

Из отворенной двери донесся запах затхлости и плесени, в коридоре же стояла темнота. Свет, увиденный до этого Беатрис, горел в комнате второго этажа, тогда как весь первый был погружен в полумрак. Сделав шаг вперед, Беатрис оказалась в своем родном доме. Она не могла понять почему все казалось ей одновременно знакомым и чужим. Например, она помнила, что в коридоре всегда лежал ковер, а сейчас пол застилали красные дорожки с зелеными полосками по бокам. В углу стояла вешалка, на которой висела чья-то одежда: меховая шапка, серое пальто с погонами на плечах, коричневый плащ и прочие вещи, которых раньше в доме никогда не было. Потянувшись к вешалке, Беатрис сняла с крючка первое, что показалось ей подходящим: широкий шерстяной платок, и поплотнее закуталась в него, желая поскорее согреться.

Сумерки плавно перешли в вечер и одновременно с этим старый дом наполнился жуткими тенями. Пройдя немного вперед, Беатрис дошла до гостиной и, окинув взглядом комнату, узнала ее интерьер, не сильно изменившийся с ее времен, но и в нем колдунья обнаружила нечто странное: на столе, вместо кофейного сервиза, стоял странный блестящий предмет, напоминавший чайник на ножке. Прежде Беатрис не приходилось видеть ничего подобного. Над камином, где раньше всегда стояли фотографии семьи Бухан, теперь расположились детские игрушки, выглядевшие несколько грубовато: плюшевый потёртый зайчик, пластмассовый крокодил в кепке и с гармошкой в руках, странное коричневое существо с непомерно большими ушами, показавшееся Беатрис весьма необычным. Колдунья знала, что она пропустила много лет жизни в этом мире и, конечно, за годы все могло измениться, но почему тогда окна в этой комнаты задернуты ее шторами? Теми самыми, что она сама некогда выбрала в Эдинбурге? И почему над диванным столиком, купленным ее матерью, висит портрет ее отца? Она ведь прекрасно помнила, как сняла его со стены после смерти родителей. В углу, где некогда стояло кресло Беатрис, теперь находился комод, на котором стояла большая прямоугольная коробка. Подойдя ближе, колдунья смогла разглядеть, что одна из стен у нее сделана из стекла, а сбоку находились кнопки. «Вероятно, это одна из тех штук, в которых мелькают картинки. Современные люди любят смотреть в них с утра до вечера», – подумала Беатрис, но все же в душу к ней закралось сомнение. Уж больно странно выглядела вся обстановка дома, словно кто-то перемешал времена и создал из них единое целое. «Все же, наверное, не стоит так переживать из-за этого. Прошло столько лет… А то, почему эта глупая девчонка вновь оказалась здесь, я сейчас выясню», – решила Беатрис и, развернувшись, быстрым шагом вышла из гостиной, даже не обратив внимания на то, что над кнопками прямоугольной коробки, в которой колдунья совершенно верно распознала телевизор, висела металлическая табличка с надписью, сделанной кириллицей и гласившей «Горизонт».

– Где ты? – кричала колдунья, поднимаясь по лестнице, а ноздри ее при этом раздувались от злости на Вику, – я знаю, что ты затащила меня в этот дом специально, но, поверь, я его истинная хозяйка и место сражения ты выбрала крайне неправильное!

Стоило Беатрис произнести это, как из комнаты второго этажа раздался женский смех. Колдунья насторожилась. Она уже поднялась наверх и теперь раздумывала, как ей лучше поступить с Викторией: попробовать полностью уничтожить ее сознание, рискнув тем самым убить и ее физическое тело и лишиться при этом шанса на возрождение, или попробовать договориться о компромиссе. Последнее казалось ей глупым, ведь она хотела получить полную власть над телом Виктории, поэтому первый вариант, не смотря на опасность убить россиянку, показался ведьме более приемлемым. Колдунья чувствовала, что Виктория, сама еще того не осознавая, любит своего не рождённого ребенка и, чтобы спасти его, согласиться сдать бразды правления своим телом Беатрис. «Жизнь твоего ребенка взамен на твое тело», – именно такой выбор ведьма собиралась предложить чужестранке, заранее зная, что та согласится, ведь Беатрис могла легко уничтожить плод, стоило ей только захотеть этого.