Рижский редут - Далия Трускиновская

– Потом он однажды пришел очень взволнованный. Анхен видела его с какими-то людьми, он был этим обеспокоен и хотел с ней объясниться. Он просил меня устроить встречу, но я даже не знала, как это сделать, ведь Анхен была такая несговорчивая… он хотел ее в чем-то убедить… А на следующий день Анхен поссорилась с герром Морозовым. Она плакала и говорила, что ей нужно срочно с ним посоветоваться, что дело очень важное, что она узнала что-то значительное, а что – умолчала. Я поняла, что она хочет говорить с ним о бедном Тадеуше…

Теперь и я это понял – слишком поздно!

– Я ей сказала, что, когда он вернется, она увидит свет в окошке и пойдет к нему. А потом…

– …а потом вы нашли в театре Жилинского и посоветовали ему встретить Анхен в комнате Морозова, открыв дверь отмычкой. Он так и сделал.

– Я ничего не говорила про отмычку!

– Ну, значит, вы посоветовали ему подобрать ключ и даже дали связку своих.

– Я не давала ему связки ключей!

– Теперь вам ясно, что произошло, Морозов? – спросил Бессмертный. – Он все-таки копался в бумагах на вашем столе, да и в вещах ваших пошарил. Вот откуда в семействе Штейнфельда узнали про драгоценности в кармане сюртука. Так, фрейлен Штейнфельд? А теперь скажите: как вышло, что он сообщил вам про эти драгоценности?

Не надо было ему ставить вопрос столь прямо. Эмилия замолчала, по ее щекам потекли слезы, и у нас ушло еще по меньшей мере полчаса на успокоительные разговоры. Прозвучало и волшебное словцо «вознаграждение».

Наконец со стенаниями и причитаниями Эмилия поведала нам, как ее ненаглядный Тадеуш зажег свечу в моей комнате и дождался Анхен, как она кинулась на него с криком, как он угрожал ей ножом, требуя, чтобы она замолчала, и как, наконец, она сама – сама! – нечаянно налетела на нож.

История была нелепа именно в той степени, чтобы ей поверила старая дева из обывательского семейства. И до меня дошло наконец, что наша Эмилия просто глупа. Она производила впечатление особы цепкой и глазастой, она совершала маневры бывалой соблазнительницы, но первое объяснялось ее хозяйственными наклонностями и нежеланием потратить лишний грош, а второе – именно глупостью, ведь умная женщина догадалась бы, что Артамона увядшими прелестями не соблазнить. Да умная женщина и не разогнала бы хороших женихов в надежде дождаться юного и прекрасного сына рижского бургомистра – как со смехом рассказывала мне бедная Анхен…

Как выяснилось, именно это подумал и Бессмертный. Сочетание скупости и простодушия, сварливости в семейной жизни и чувствительности в глубине души – вот что такое была Эмилия Штейнфельд. И ловкий поляк этим воспользовался.

Мы уж не стали разбираться, почему тело найдено не в комнате, а на лестнице. Бессмертного, да и меня тоже, более интересовало, отчего убийца выскочил на Малярную улицу, а не ушел через театр.

Все оказалось куда проще, чем мы думали. И это был смех сквозь слезы.

Сторож Фриц встретил как-то Эмилию в вверенном ему для охраны театре и основательно выругал. То ли он подумал, будто она и впрямь состоит в любовной связи с Жилинским, то ли вымогал деньги за сохранение тайны – Эмилия, видимо, и сама не знала. В тот вечер, когда она и поляк поставили ловушку для Анхен, Фриц опять видел Эмилию в своих владениях. Очевидно, не желая покровительствовать разврату, он дождался, когда она и Жилинский вышли во двор, и тут же со злорадством запер дверь.

Бессмертный улыбался – вот наконец и явились, один за другим, ответы на некоторые из его любимых задачек.

– Теперь мы видим, что вина ваша невелика, – сказал он Эмилии. – И хватит про этот вечер. Давайте лучше вспомним другой, когда пану Жилинскому удалось пройти через театр во двор и вызвать вас на свидание. Я хочу понять, почему вы оказались в столь бедственном положении.

– Я не знаю, – отвечала она. – Он действительно вызвал меня на свидание в театр, но я отчего-то боялась… Мы встретились во дворе и не успели словом перемолвиться, как на нас сверху упал человек и стал меня хватать непристойным образом! Я еле вырвалась!

– При встрече этот человек принесет вам свои нижайшие извинения! – тут же пообещал я, представив Сурка с этими извинениями на устах.

Бессмертный как-то нехорошо на меня покосился.

Эмилия описала то, о чем мы и без нее знали: она прижалась к стене и, пропустив мимо себя Сурка и Артамона, выскочила во двор. Она слышала разговор Штейнфельда со Шмидтом и пришла в ужас: если они пойдут ругаться со сторожем Фрицем или же Фриц будет изгнан из театра, потеряв столь милую его сердцу должность, то всей Риге станет известно, что девица Эмилия Штейнфельд тайно встречалась с каким-то приблудным поляком! Решив не дожидаться неприятностей, она вздумала сбежать к какой-то тетке, статочно, выдуманной.

Это изобретение Эмилии не выдерживало никакой критики. Скандал – он и есть скандал, она разве что избежала пары крепких оплеух от брата-ювелира. Скорее всего, Жилинский сманил ее бежать с ним, лелея планы избавиться от свидетельницы его безобразий самым простым способом. Кинжалом он, как мы уже знали, владел отменно.

А дальше пошла какая-то невнятица. Эмилия пыталась объяснить нам, что вышла на Малярную улицу через ювелирную мастерскую, оставив там дверь открытой. А в мастерской ночевали подмастерья, Клаус и Герхард, которых суматоха во дворе разбудила. Вряд ли они скоро угомонились и заснули, летняя ночь – короткая, и Эмилия сбежала затемно.

Может быть, Бессмертный еще и потерпел бы немного это вранье, но я более не мог.

– Я знаю, что вы покинули театр через тот ход, который ведет к «Лавровому венку», – сказал я. – Именно так пробирался в театр Жилинский, его научила покойная Катринхен, а кто научил ее – одному Богу ведомо. Вы полагали, что эту тайну нам никто не выдаст. Вы ошиблись, фрейлен! Мы знаем про этот ход. И, сдается, именно там вас хотел убить, но всего лишь ранил Жилинский. Я могу сказать и причину – вы слишком много о нем знали. Он усыпил вашу бдительность, рассказав вам о драгоценностях, чтобы герр Штейнфельд мог на них претендовать и вознаградил вас за ваш милый донос.

– Так, Морозов, – одобрительно сказал Бессмертный. – Именно так и было.

– А после переполоха, который устроили мои друзья Вихрев и Сурков в театре, вы стали для Жилинского просто опасны. Он мог плести интриги лишь до того времени, пока в них не вмешались русские офицеры, за спиной которых вице-адмирал Шешуков и начальник военной полиции де Санглен!

– Вы и сейчас безмерно его боитесь, – перебил меня сержант. – Если бы вы могли, то бежали бы отсюда и не остановились до самой Вестфалии или Саксонии. Ваша рана не столь опасна, как вы стараетесь показать. Вы с перепугу позволили взять себя в дом на Большой Песочной. Женщина, которая вас приютила, знала, с кем имеет дело. Она поила вам опиумной настойкой, чтобы вы оставались на месте. Вы нужны были ей как свидетельница. А теперь мы продолжаем начатое ею дело! Теперь мы идем по следу Жилинского и человека, которого вы, как я полагаю, видели в театре в обществе Жилинского. Его имя – Арман Лелуар. Но вам его, видно, представили иначе.