Маги и мошенники - Елена Долгова

– Помогу. Правда ведь может быть зачтена как помощь? Фирхоф, вас искали не просто так, у меня важные новости. Я пересмотрел и обдумал историю с чашей Нострацельса, то, что я откопал, в корне меняет дело.

– Что?!

– Опыт с кровью Этторе был неправильно истолкован. Вы совсем не «лишний элемент».

– Тогда откуда в чаше взялся мой портрет?

– Я уже сказал – от крови Этторе. Он непричастен к событиям в Толоссе, зато по линии судьбы был изначально связан с вами – какими-то обстоятельствами то ли жизни, то ли, возможно, смерти… Честное слово, я не знаю, это не мой сюжет.

– Боже мой! Вы уверены, что я никогда не был причиной разрушений?

– Уверен, что не были.

– Тогда кто же «лишний элемент»?

– Понятия не имею, возможно, его не существует вообще, и все, происходящее вокруг, совершенно и несомненно естественно. Мало ли до меня и до вас было войн, нашествий, эпидемий? По-вашему, во всем виноваты безвестные авторы-сочинители?

– Посох святого Иоанна на вашу многогрешную спину! Вы же сами уверяли меня в обратном! Вы подняли тревогу, вы кричали о катастрофе, вы запутались и заврались, Хронист!

– Ну, допустим, я слегка ошибся. Вы сами внушили мне ложную идею. А почему? Потому что за каждой мелочью видели мои происки, злокозненные пакости и интриги. Считайте, что вас подвела собственная недоверчивость…

Людвиг перестал слушать Россенхеля и осмотрелся. Кольцо латников медленно сжималось, Лохнер нехорошо сощурился и сделал мягкий, осторожный шаг в сторону, явно собирался зайти сзади. Фирхоф попятился, прижался спиной к руине рядом с Порталом, продолжая удерживать обмякшего императора. Мертвая Ина лежала теперь у самых ног советника.

– Вольф, из-за этой чудовищной ошибки меня собираются убить. Объясните им…

– Бесполезно объяснять, Фирхоф. Обычное дело – заурядные люди в душе любят жертвоприношения, конечно, если режут не их. Они верят в мистическую силу таких акций, надеясь чужой кровью купить собственное благополучие. Кроме того, толпе приятны острые, но безопасные ощущения…

– Замолчите! Вы правы, конечно, но мне сейчас не до нравственной философии. Раз вы так отчаянно напортачили в сюжете, я желаю компенсации. Не собираюсь вызывать вас на поединок, конечно, это было бы бесполезно – растяпа вы этакий, вы же не умеете держать меч. Лучше примените свои способности Хрониста.

– Разумно. Чего вы хотите?

Людвиг задумался всего лишь на мгновение.

– Верните мне мои магические способности. Я не прошу ни всемогущества, ни всеведения, – никаких излишеств. Верните ровно столько, сколько было когда-то утеряно.

– Всего-то? Охотно, прямо сейчас.

Портал на мгновение помутился.

– Готово.

Людвиг мысленно дотронулся до астрального эфира – и замер, ошеломленный. Магический ветер мягко пел в недосягаемой вышине. Слабые искорки – смертные души зверьков – мерцали в высокой траве. Алой яростью горели сердца воинов Церена. Душа капитана Кунца отливала огненными красками раскаленного железа, но ее подергивала рваная серая пелена – след зависти и пепел перегоревших сомнений.

«Я получил не совсем те способности, которые когда-то имел. Странно, эти ярче, сильнее и совсем другой природы».

Чуть поодаль, под пологом палатки, мерцала загадочным, непонятным лиловым сиянием грешная душа Магдалены.

Сердце императора отозвалось мучением унижения, скорбью и искренней обидой.

Тонким пламенем свечи на ветру, трепетала, грозя погаснуть, жизнь Ины.

Асти был где-то поблизости, хотя и дальше других – Фирхоф чувствовал его настороженное ожидание, страх, жалость к сестре и холодную, готовую обратиться на весь мир ненависть отверженного.

Людвиг посмотрел на Ину, мысленно коснулся разума девушки, она повернула голову, длинные ресницы дрогнули. «Я ошибся. Девочка жива, ей нужно немного помочь, тогда она не умрет и быстро очнется». Людвиг помог – легко, бесконечно осторожно, опасаясь повредить душу альвисианки.

«Но что мне делать с другими? Я не хочу бить людей императора молниями – с меня и так довольно мертвецов».

– Эй, капитан Лохнер!

– Чего тебе, изменник?

– Посмотри на кончик собственного меча.

Кунц сплюнул в траву с досады – на острие его оружия горел яркий кусок огня, рукоять оставалась холодной, но металл клинка уже начал плавиться и потек.

– Я думал, ты больше не волшебник… Небесный гром! Фирхоф-колдун свеж, как весенний листок. Какие ты делаешь пакости – убери с честного клинка колдовскую дрянь, а не то пожалеешь.

– Ты ошибся на мой счет один раз, не пытайся ошибиться еще. Отойди назад, Кунц, не упрямься, отойди – тебе со мною не справиться. Клянусь, если мне позволят свободно уйти, я не посягну на жизнь императора Церена. Рыцарь д’Артен, я обращаюсь к вашему благоразумию – отведите солдат.

Арбалетчики попятились, им показалось – трава тлеет под их сапогами. Бриан д’Артен остановился в нерешительности, не желая в опасности покидать императора.

– Государь… – попросил Людвиг.

– Уходите все, – бросил Справедливый. – Я повелеваю вам отойти, благородный рыцарь д’Артен. Кунц Лохнер, вы тоже не стойте чурбаном, а повинуйтесь приказу. Ждите меня у реки.

Нехотя, словно сутулясь под тяжестью бесполезных доспехов, шли прочь воины. Фирхоф ясно, словно жар костра, ощущал накал их ненависти и гнева. Ведьма Магдалена греховно затаилась в палатке. Как только латники скрылись, советник выпустил шею императора. Гаген Справедливый отстранился – брезгливо и презрительно.

– Прощай, Фирхоф. Я не желаю больше тебя видеть. Слово дано, тебе позволят уйти. Но следующая наша встреча кончится твоей казнью – помни об этом.

– Прощайте, мой император. Я больше не удерживаю вас, а за свою дерзкую непочтительность искренне прошу прощения.

Справедливый подобрал оброненный императорский плащ.

– Пожалуй, я посмотрю, как ты уйдешь. К тому же, кто-то должен позаботиться об этой несчастной девушке. Ее страх и рана на твоей совести, мошенник.

Фирхоф подошел к Порталу.

– Вы слышите меня, Россенхель! Ваше окно проницаемо для посторонних?

– Конечно, проницаемо! Если так будет угодно автору, то есть мне. Заходите, Людвиг.

Фирхоф поставил сапог на рамку окна и обернулся. Мир яркого лета плыл, растекаясь ленивой голубизной неба, насыщенными оттенками травы, жемчужным отблеском зноя. Трепетало почти невидимое свечение Портала. Очнувшаяся Ина сидела на траве, Асти подошел и встал рядом – они восхищенно и испуганно смотрели советнику вслед. Гаген выпрямился, скрестив руки на груди, в его глазах не было ненависти, скорее досада и печаль с примесью любопытства.

Фирхоф заставил себя отвернуться и шагнул вперед, преодолел незримое сопротивление Порога, мир рассыпался за его спиной мириадами разноцветных пузырьков, зазвенел, растаял, исчез. Здесь, по ту сторону Грани, тоже стояло лето – позднее, неяркое, утонченно-прекрасное лето, и первые лучи наступающего дня падали на жесткие листья давно отцветшей сирени.