Чингисхан. Империя серебра - Конн Иггульден

Тевтонский магистр медленным вздохом смирил свой гнев. Не он осуществлял разведку окрестностей вокруг Шайо. Его люди не могли предвидеть, что всего в паре миль вниз по течению есть брод. Вина за чудовищные потери лежит целиком на короле, а не на рыцарях. Единственное, что мог сейчас сделать фон Тюринген, — это сохранять спокойствие.

— Ваше величество, мои рыцари готовы биться за вас до гробовой доски. Остальное же войско, вы сами это видите, — просто напуганные люди. Используйте этот шанс, данный нам Богом, и уйдем из этого треклятого лагеря. Я изыщу другое место, откуда можно будет нанести этим скотоводам решительный удар и отомстить. Про ту резню забудьте. Одна неудача еще не означает поражения во всей кампании.

Король Бела стоял, безостановочно крутя на пальце перстень. Фон Тюринген нетерпеливо ждал и наконец дождался — король кивнул:

— Хорошо. Как только стемнеет, мы выходим.

Фон Тюринген зашагал прочь, отдавая приказы тем, кто вокруг. Подготовку к отступлению он брал на себя, надеясь лишь, что никто из монгольских лазутчиков не подберется в эту ночь к логу чересчур близко.

Как только сумерки сгустились, фон Тюринген приказал покинуть лагерь. Последние часы прошли в обматывании конских копыт тряпьем, хотя земля и без того была достаточно мягка. Рыцари-тевтонцы наблюдали за теми, кто первыми выберется во тьму и поведет по логу коней, с замиранием сердца ожидая окрика врага. Но окриков не было, а значит, следовало двигаться, и двигаться быстро. Рыцари вышли из лагеря последними, покидая его неживое пространство под светом ущербной луны.

Костры монголов мерцали на большом отдалении, и фон Тюринген устало улыбнулся, представив, как они увидят утром, что лагерь опустел. Королю магистр сказал правду. Потери удручающие, но не все так безнадежно. Даже если единственным успехом окажется подходящее поле для битвы, это все лучше, чем умирать от жажды за стенкой из мешков.

Под покровом ночи магистр постепенно терял счет массе людей, что прошла вперед. Первые мили были мукой напряженного ожидания, но когда лагерь оказался далеко позади, общий строй растянулся в бесконечную унылую цепь. Те, кто попроворнее, обгоняли раненых, больных и медлительных. Даже рыцари испытывали пламенное желание оставить меж собой и монголами как можно более длинную дистанцию.

Об ударах, перенесенных тевтонским магистром во время боя, тело напоминало тупой болью. От ударявших в доспехи стрел по коже расплылись цветастые пятна синяков. Моча была красноватой от крови. Фон Тюринген раздумывал над тем, что довелось увидеть, и выводы напрашивались самые неутешительные. Новой битвы ослабшей венгерской армии ни в коем случае не миновать. Если сообщения с севера соответствуют действительности, то это, в сущности, последняя армия между Венгрией и Францией. И ей во что бы то ни стало надлежит остановить монгольское нашествие. Сама эта мысль была невыносима. Магистр и не думал, что когда-нибудь на протяжении его жизни она из умозрительного кошмара превратится в явь. Порвать монголов в клочья должны были уже русские князья, однако им этого не удалось, а города их оказались пожжены.

Надо будет все описать в реляции французскому королю Луи. Более того, сделать так, чтобы Папа и император Священной Римской империи отложили свою междоусобицу хотя бы временно: пока не разбит основной враг, ни один из них не может чувствовать себя в безопасности. Фон Тюринген, покачав головой, тряхнул поводьями, чтобы конь пошел быстрее. Где-то впереди скакал со своими гвардейцами король Венгрии. Само собой, в такую годину не мешало бы монарха получше, но уж, как говорится, что Бог дал. И после первой проигранной битвы раскисать нельзя. Тевтонский магистр, случалось, тоже терпел поражения, но потом неминуемо посылал души своих обидчиков прямиком в ад. Так было всегда.

В воздухе уже плавал синеватый сумрак рассвета. Какое расстояние войско покрыло за ночь, можно лишь гадать. Фон Тюринген смертельно устал. Запас воды давно иссяк, в горле першило от сухости. Как только развиднеется, надо найти реку или хотя бы ручей, чтобы восстановить силы людей и лошадей. Наклонив голову, магистр ласково похлопал своего коня по шее, бормоча что-то утешительное. Если Бог даст, монголы спохватятся не раньше, чем утро перерастет в день. Он улыбнулся, представляя, как они в напрасной уверенности ждут, что жажда доконает венгров, ан их-то и нет. Так что не дождутся.

В голове свербели насущные заботы, а свет зари тем временем из серебристого переплавлялся в бледно-золотой. Самое насущное сейчас — найти источник воды и всем утолить жажду. При этой мысли губы непроизвольно чмокнули, и магистр сплюнул загустевшую слюну.

По земле пролегли янтарные дорожки света, когда фон Тюринген по правую руку от себя различил темную линию. Вначале показалось, что это деревья или что-то вроде горной породы. Но через секунду-другую туманные очертания обрели четкость, и тевтонец, натянув поводья, застыл.

Вдоль тропы с натянутыми луками выстроились монгольские всадники. Фон Тюринген хотел было сглотнуть, но от сухости лишь поперхнулся. Взгляд прошелся по растянувшейся цепочке людей. О Боже, нет даже герольда, который протрубил бы в рог! Лишь несколько ехавших рядом рыцарей остановились, глядя на своего предводителя в сумрачном осознании.

На минуту мир, казалось, замер. Конраду фон Тюрингену это время было отпущено, чтобы обрести умиротворение и поцеловать напоследок свой перстень с частицей святой реликвии. Пришпоривая коня, он вынул меч, и словно по этому сигналу взмыла туча стрел, воющих, как полчище одичалых кошек. Монголы галопом устремились на тонкую изломанную цепь отступающих солдат, и началась кровавая потеха.

Возвратившись в Венгрию, Байдур с Илугеем застали Субэдэевы тумены за отдыхом. Лица всех воинов светились победным торжеством, а возвращение своих они встретили барабанным боем и ревом рогов. В стане Субэдэя было известно, какую лепту внес Байдур в общую победу, и в расположенном на берегу Дуная стане его чествовали как героя.

Несколько дней, как водится, ушло на неспешное, тщательное разграбление и разорение Буды и Пешта, благо города эти были богатые, бери что душе угодно. Байдур из любопытства проехался по полусожженным улицам, где раскаленные камни строений лопались, окончательно превращаясь в завалы мусора. Король Бела хоть и спасся бегством, но его войско разгромлено наголову, а потери не поддаются счету. Субэдэй послал специальных учетчиков, которые привезли мешки с отрезанными ушами. Говорят, убитыми насчитали тысяч шестьдесят, если не больше. Дальше на запад в заведенном порядке уже отправились разведчики, ну а пока на лето тумены могли сделать в великом походе перерыв: набраться сил, отъесться на жирном мясе и отпиться захваченным на здешних виноградниках вином.

К Гуюку и Менгу Субэдэй отрядил посыльных. Фланговые броски можно было закончить и снова собраться воедино, чтобы затем сообща продолжить победный рывок к морю.

Бату сам смотрел, как отъезжают нарочные, а потому удивился, когда вскоре один из его людей доставил весть, что тумены двоих тайджи уже близятся с юга. Для того чтобы приказ орлока достиг братьев, еще рановато. Странно. Бату позвал Байдура, и они вместе выехали из стана встречать героев.