Год Быка - Александр Омельянюк

Надо же?! Клея, я такую сумму зарабатываю только почти за месяц! Лишний раз понятно, почему коллеги не хотели моего участия! По не лишних полторы тысячи я у них увёл! – рассуждал удивлённо-обрадованный.

Погода сохранилась и в пятницу, а вот «Шурик» из столовой не сохранил своё реноме, неожиданно представ Платону оживлённо беседующим за столом с индусом, скорее всего из посольства Индии.

Знать он не так прост, как кажется! Да и раз общается с иностранцем, а тот с ним, значит, есть у него и харизма! – решил писатель.

Платон вспомнил, как после обеда «Шурик» долго и тщательно споласкивал рот, не забывая протереть и усы с бородой. Потом долго мыл руки, как будто для каких-то важных и чистых дел, забавно потирая ладони, как ребёнок.

И вообще, в его облике угадывалось немало детского.

Видимо он добрый и неординарный человек! – догадался писатель.

– «Человек! У Вас есть зажигалка?» – спросила Платона на обратном пути, на перекрёстке, пьяная молодая женщина.

– «Нет!».

– «Как это нет? У всех мужчин бывают зажигалки!» – по-пьяни заигрывала она.

– «А-а-а! Так сейчас холодно!» – понял он, всё ей объясняя.

– «А мне жарко!» – не унималась та, чуть ли не распахивая перед мужчиной полы своей куртки.

– «А ты мне мозги не фрикцуй!» – культурно оставил он её в полном неведении на слякотной мостовой.

А в субботу вообще пошёл дождь, и лыжи пришлось отставить. Зато Платон занялся подготовкой квартиры к празднованию встречи Нового года.

Пришло время подводить и итоги года уходящего.

Вячеслав всё ещё не давал о себе знать. Его дело в чём-то, скорее всего из-за бюрократии, застопорилось.

Зато с менее далёкой семьёй Владимира Платон общался по скайпу.

Привыкшие молчать в танце, танцоры Екатерина и Виталий, после лета никак не проявились и в общении с отцом и тем более с братьями. Хотя в свой осенний приезд к отцу за яблоками дочь обещала пригласить его с Ксенией на какой-то грандиозный концерт.

Но не состоялось.

Видимо Катюха погорячилась в своих возможностях?! Но ведь могла бы об этом и предупредить?! А то мы – двое наивных – с нетерпением ждали её звонка! – одновременно про себя оправдывал её отец, удивляясь невоспитанности своих деятелей культуры.

Данила с нетерпением ожидал и готовился к приёму жены с новорождённым, но Александра пока лежала на сохранении.

А самый младший, Кеша, теперь много работал, слегка позабросив учёбу и, не очень слегка, – Киру.

Старший племянник Платона – Григорий Комков – как всегда молчал, как и вся родня остальных московских Кочетов.

Младший же племянник Платона – богатырь Василий Олыпин, – периодически общаясь с любимым дядькой, совершил очередную модернизацию своей двухкомнатной квартиры. Он поставил металлические двери при входе с лестничной площадки в тамбур, и при переходе на соседскую лоджию, застеклив и утеплив свою, одарив и мать к Новому году солидной денежной суммой.

Его отцу в Тюмени сделали операцию на поджелудочной железе. Для чего Василию пришлось через авиаслужбу послать туда катетер, который там стоил в десять раз дороже московского.

А вот его жена Даша слегла в больницу – сказались последствия пяти родов в течение почти пяти лет.

Платон написал и отослал письмо последнему дядьке в Санкт-Петербург. Но все остальные Комаровы по-прежнему, и, уже видимо окончательно, тоже молчали.

Дороговизна жизни вообще, и большие междугородные транспортные расходы в частности, навсегда отрезали от живого общения родственников Комаровых, разбросанных по городам и весям огромной России, некогда огромного Союза.

После нас с Виталием Сергеевичем кто из родственников Комаровых будет потом общаться? Его дети, или внуки? Вряд ли! – мысленно сокрушался Платон.

Вон, Константин – самый старший его внук – уже давно работает в Москве, а ни слуху, ни духу, даже ни разу не позвонил! А ведь ему стыдно! Он давным-давно, можно сказать, просто бросил меня, не возвратив мне важную военную карту, и совсем затих после этого вместе со своей матерью! – вспомнил вдруг своего двоюродного племянника, обиженный дядька.

В отличие от vis-à-vis Штирлица, Платон всегда запоминал первое. Ибо сказанная новь легко сеялась на целину его новой страницы восприятия окружающей действительности, сразу прорастая из неё результатом аналитического экспресс-анализа.

А сказанное вторым, третьим, и так далее, тем более противоречащее исходному знанию, не могло существенным образом стереть, или хотя бы зачеркнуть его – первое высказанное, и на целину посаженое.

И это касалось не только вслух сказанного, но и на бумаге написанного.

Даже, когда он читал одной чертой зачёркнутый текст, то совершенно не обращал на неё внимания. И только им же самим сильно замалёванный текст он, конечно, прочитать уже не мог.

Он словно видел суть, исходное знание, через толщу наносного, нового, но не так важного, а лишь дополнительного, по отношению к первоначальному.

И это запомнившееся ему первое, становилось навязчивой основой его знаний.

Его бывает трудно исправить, или совсем стереть. Для этого нужны усилия, порой даже длительные, то есть, целая система.

По этому поводу Платон даже как-то высказался Ксении:

– «Ведь, что такое, система? Это планово повторяющиеся действия, и связанные с ними события!».

Вот и теперь, Платон планировал хотя бы ещё раз посетить занятия литературного клуба при центральной библиотеке ВАО.

Ещё весной, в четверг, 21 мая, Платон впервые побывал там.

Тогда собралось полтора десятка бывалых, в основном в возрасте, пишущих стихи и прозу. Платон знал об этом клубе ещё с рассказов своего бывшего знакомого Алексея Львовича Грендаля.

Теперь решил попробовать и сам. Его целью было получить информацию о возможностях и путях печатания и издания своих трудов.

Платону, как новичку, дали слово первому. После краткого знакомства сидящих с новой персоной, он кратко поведал залу о своём творчестве и планах на будущее, прочитал три стихотворения и одну страницу прозы.

Руководитель клуба Виктор Александрович сразу предупредил новичка, что, независимо от качества, его труды подвергнутся критике, и чтобы он с пониманием на это реагировал. Тот согласился.

Стихи вызвали бурную реакцию графоманов. Платону послышалось из зала поспешно выкрикнутое от самых ретивых и ревнивых, опережающих позитивные оценки, в своё время не полученные ими в этом зале:

– «А Вас кое-где хромает рифма! А в одном месте Вы не правильно поставили ударение! А это стихотворение… детское! А это тоже… простое!».