Нечестивый союз - Сюзанна Грегори

– А горчица не помогла бы?

– Нет, действие было бы гораздо слабее, – покачал головой доктор.

Чья-то длинная тень упала на траву перед ними. Подняв голову, Бартоломью увидал Бонифация. Вместо привычной сутаны на нем были узкие штаны из грубой ткани и короткий зеленый плащ. Бонифаций опустился на поваленное дерево рядом с доктором и стал смотреть на летучих мышей, что носились в воздухе и ловили бесчисленных насекомых.

– Я вижу, ваши намерения окончательно определились, – нарушил молчание Бартоломью.

– Да, – кивнул Бонифаций. – Я признался во всем мастеру Кенингэму, и тот решил, что я должен вернуться домой. По его мнению, мне необходимо извлечь урок из случившегося. А хорошим монахом может быть лишь тот, кто ощущает к этому поприщу истинное призвание.

– Мудрые слова, – изрек Бартоломью. – Я полагаю, к поприщу врача вы тоже не ощущаете призвания?

– Ни малейшего! – с тяжким вздохом заявил Бонифаций. – Я согласился изучать медицину лишь по настоянию отца. Он всегда хотел, чтобы я пошел по его стопам.

– Ваш отец доктор? – удивился Бартоломью.

Ему трудно было поверить, что человек, выросший в семье доктора, придерживается столь диких взглядов на врачебную науку.

– Да, – подтвердил Бонифаций. – Откровенно говоря, мы с ним не слишком ладили, – добавил он, криво усмехнувшись. – Надеюсь, теперь мы станем лучше понимать друг друга.

– Насколько я помню, вы живете в Дареме? – уточнил Бартоломью.

Бонифаций кивнул.

– У вас хватит средств на дорогу?

– Я отдал все свои деньги в уплату за обучение, – признался Бонифаций. – Но ничего, как-нибудь доберусь.

– Возьмите это, – сказал доктор, вытаскивая из сумки какой-то пакет и вручая его юноше.

– Что это? – спросил тот, настороженно глядя на пакетик.

– Шафран, – пояснил Бартоломью. – Его дал мне отец Люций. Сейчас шафран очень трудно достать, и вы сможете дорого продать его. А на вырученные деньги доберетесь до дома.

– Шафран! – воскликнул Бонифаций, подбрасывая пакетик на ладони. – Я не видел его давным-давно. После чумы он куда-то исчез. Но я не могу принять от вас столь дорогой подарок, – спохватился он, протягивая пакет доктору.

– Почему же нет? – пожал плечами Бартоломью. – Если не хотите принять от меня подарок, потом вышлете мне деньги. А теперь идите, Бонифаций, иначе отец Уильям вас хватится.

Юноша повернулся, чтобы идти, но вдруг вспомнил что-то и вновь взглянул на Бартоломью.

– Мастер Кенингэм сказал правду, – заявил он. Улыбка озарила его лицо, неожиданно сделав его молодым и привлекательным. – Вы слишком добры, чтобы быть еретиком!

С этими словами Бонифаций исчез в темноте. До Майкла и Бартоломью донесся шорох его шагов по гравию и скрип отворяемой калитки.

– Мне отец Люций тоже дал мешочек шафрана, – сообщил Майкл и вновь потянулся.

– И как же ты им распорядился, брат? – осведомился доктор, поднимаясь и закидывая на плечо свою видавшую виды сумку.

– Половину отдал Агате, половину – леди Матильде, – невозмутимо сообщил монах. – Думаю, я не прогадал. Агата теперь будет пускать меня в кухню в любое время. Да и Матильда… обещала меня угостить.

В такой чудный вечер не хотелось сидеть в четырех стенах, и друзья решили прогуляться до реки, а потом вернуться в Майкл-хауз по Хай-стрит. На улицах царило оживление – люди возвращались с ярмарки. Бартоломью увидал работников Стэнмора, везущих ручные тележки. Торговля его так отлажена, что процветает при любых обстоятельствах, даже когда сам хозяин занят поимкой убийц и шарлатанов, подумал доктор. Увидав чумазую девчонку, продающую спелые груши, Бартоломью купил несколько штук и угостил Майкла.

Свернув на Майкл-лейн, они столкнулись с мастером Кенингэмом. Тот шествовал в противоположном направлении.

– Канцлер сообщил мне, что вы оказали ему весьма существенное содействие, за что он вам чрезвычайно признателен, – с приветливой улыбкой сказал мастер. – Кстати, он составил письменный отчет о недавних событиях и попросил меня прочесть его, дабы удостовериться, что описание полностью соответствует истине.

– Отчет? Для чего это он решил составить отчет? – удивился Бартоломью.

– Как для чего? Для университетской летописи, – в свою очередь удивился мастер Кенингэм.

– Но мастер де Ветерсет сжег книгу, – заявил Майкл. – Мы своими глазами видели кучку пепла, что от нее осталась.

– Он сжег лишь одну книгу – ту, что хранилась в университетском сундуке, – пояснил Кенингэм. – Но есть еще копия, она хранится в монастыре кармелитов. Копия эта даже полнее оригинала – ведь там присутствуют и те страницы, которые похитил Гилберт. И разумеется, она снабжена дубликатами наиболее важных документов.

– И канцлер намерен продолжать летопись? – недоверчиво осведомился Майкл.

– Да, именно таковы его намерения, – подтвердил Кенингэм. – Книга должна отражать все без исключения события, произошедшие в университете, иначе для потомков она не будет представлять никакой ценности.

Мастер внезапно спохватился и, подобно проболтавшемуся ребенку, зажал рот руками.

– Я надеюсь, джентльмены, этот разговор останется между нами, – выпалил он. – Канцлер настоятельно просил меня никому не рассказывать о существовании летописи. Но я полагаю, вас необходимо посвятить в тайну. Ведь вы принимали самое деятельное участие в тревожных событиях последних недель. Уверен, я не пожалею о своей откровенности.

– Епископ рассказывал мне, что существует второй сундук, где хранятся дубликаты всех важных университетских документов, – сообщил Майкл. – Так что от вас мы не узнали ничего нового.

Кенингэм вздохнул с облегчением. На лице его вновь заиграла добродушная улыбка. Похлопав Майкла по плечу, он продолжил свой путь. Когда мастер скрылся за углом, Бартоломью разразился хохотом.

– Что тебя развеселило? – Майкл пожал плечами. – Мы только что узнали, что канцлер вновь обвел нас вокруг пальца. Пока мы вели дознание, он утаивал от нас важные сведения и даже извлек из летописи страницы, по его мнению не предназначенные для наших глаз. После того как мы разгадали все загадки, он заявил, что сжег летопись, ибо она может быть обращена во зло! Но не счел нужным упомянуть, что в надежном месте хранится точная ее копия.

– Все это верно, – кивнул Бартоломью. – По-моему, канцлер так хитер, что перехитрил самого себя. Именно это меня и забавляет. Нам он заявил, что сжег летопись. Но в тот же день обратился к мастеру нашего колледжа и попросил его проверить, верно ли в этой летописи изложены события.

– Ладно, пусть старый лис хитрит как хочет, – усмехнулся Майкл и потянул Бартоломью за руку. – Идем, Мэтт. Пора домой.

В 1350 году Кембридж, подобно всей Англии, все еще испытывал тягостное воздействие опустошительной эпидемии чумы, вошедшей в историю под именем черной смерти. Точное количество жертв болезни неизвестно. По подсчетам ученых, в период с 1348 по 1350 год Европа потеряла от одной трети до половины своего населения. До сих пор нет единого мнения о том, в какой период последствия столь высокой смертности ощущались особенно остро. Одни полагают, что в полной мере они сказались лишь во время более поздних эпидемий, налетевших на Европу в 1360-х и 1370-х годах. Другие, напротив, уверены, что результаты опустошения проявились незамедлительно.