Колодец пророков - Юрий Козлов

– Что это? – спросил Илларионов у своего спутника, изумляясь странному чистому звуку.

– Течная сучка королевского койота, – ответил кубинец.

– Почему она так жалобно плачет?

– Чтобы сучка королевского койота принесла потомство, ее должны оплодотворить два самца с очень небольшим разрывом во времени, – объяснил кубинец. – Сучки всегда так плачут, когда течка заканчивается, а самцов нет.

Илларионов даже улыбнулся, таким неуместным показалось ему это воспоминание.

Он знал, что отныне ничто не сможет разлучить его с этой девушкой.

Даже смерть.

– Могу ли я что-нибудь сделать для вас? – спросил Илларионов.

Августа так и не смогла понять, откуда взялась посреди зимы в московской квартире экзотическая серо-коричневая ушастая бабочка. Она кружилась вокруг светильника в длинном коридоре. Сын генерала Илларионова несомненно видел бабочку за мгновение до смерти. Вне всяких сомнений, ему было известно, что означает появление бабочки. Он умер с выражением горестного прозрения на лице.

Августа внимательно осмотрела стилет. На лезвии не было ни кровинки.

Сын генерала Илларионова умер легко. Гораздо легче, чем несчастная Епифания, от которой (в соответствии с режиссерским сценарием) во что бы то ни стало требовалось заключительное слово. Августа ни к селу ни к городу вспомнила модернистскую пьесу, поставленную в театре имени Вахтангова. На сцену в кромешной тьме вышла совершенно голая женщина с намазанными фосфоресцирующим составом губами (на лице). Вся пьеса – она длилась два с половиной часа – состояла из ее монолога: летающих по сцене, в отличие от серо-коричневой ушастой бабочки еще и светящихся, губ.

Августе почему-то хотелось плакать.

Она знала, что парень, как только ее увидит, влюбится в нее, впустит в квартиру. Но она не знала, что страсть будет взаимной. Августа давно забыла, что такое случайные связи – слишком ничтожны были окружающие ее мужчины. В ее планы отнюдь не входил разовый адюльтер с человеком, которого она была вынуждена заколоть. Сын генерала Илларионова не был мужчиной в ее вкусе. Ответная страсть Августы была неподотчетна Августе. То, что произошло этой ночью между ней и сыном генерала Илларионова, следовательно, не имело логического объяснения. Это было невероятно, но у Августы даже мелькнула мысль оставить его в живых.

Но он увидел бабочку, потом зачем-то посмотрел в висящее над черным креслом зеркало. Августа могла только догадываться, что он увидел в этом, настроенном на параллельный мир зеркале.

Он мог увидеть что угодно.

Быть может, своего отца – генерала Илларионова. А может, ускользнувшую с ложа обнаженную Августу, как древнегреческое изваяние вставшую с занесенным стилетом по левую сторону от кресла.

Как бы там ни было, она не стала тянуть время. Нечего было парню засорять сетчатку видениями из параллельного мира. Августа слышала, что видения из параллельного мира как ластиком счищают с сетчатки суточную (дольше не держится) информацию. Она нанесла быстрый и точный удар стилетом. Парень не оказал ни малейшего сопротивления. Похоже, он не знал, что слева от обтянутого черным оптико-волоконным пластиком – под потертую кирзу – кресла простирается зона невидимости. Августа вбила ему стилет, как гвоздь, точно в шейную выемку, в сонную артерию, мгновенно – коротким замыканием – погасила в нем свет, разъединила мозг и тело. После чего упала в проклятое кресло, сотрясаемая неурочным черным, как оптико-волоконный – под потертую кирзу – пластик, оргазмом.

Одевшись и приведя себя в порядок, Августа отволокла тело сына генерала Илларионова в комнату, водрузила его на обеденный стол, направив на разглаженное и облагороженное смертью лицо весь имеющийся в наличии электрический свет: Предстояла довольно сложная операция по сканированию глаза покойника.

Августа вышла на лестницу, вернулась с сумкой и зачехленным сканером, которые были спрятаны за трубой мусоропровода. Ей не хотелось портить покойнику лицо, но, как она ни старалась, приладить чертов сканер не получалось. Вздохнув, Августа достала из сумки лазерный скальпель, натянула на руки хирургические резиновые перчатки и быстро – практически без крови – изъяла из глазницы левый глаз сына генерала Илларионова: овальный, в мелкую пеструю крапинку, как яйцо кукушки, в тончайшей алой бахроме нервных окончаний и капилляров.

Генерал Толстой сказал, что начинать следует с левого глаза. Похоже, он сам доподлинно не знал, какого рода информация запечатлена на сетчатке левого глаза несчастного сына генерала Илларионова, но полагал, что это достаточно важная информация. Ему не было резона врать, потому что отныне на земле не осталось места, где бы он смог скрыться от гнева Августы. Но генерал Толстой не был бы генералом Толстым, если бы не попытался и в этот (последний) раз перехитрить ее.

Приступив к сканированию, Августа распознала хитрость генерала Толстого. На экране немедленно высветились семь огненных букв – имя ее долгожданного первенца. Августа поняла, что время самостоятельных решений истекло. Отныне ей предстоит исполнять приказания первенца. Августа мысленно восхитилась генералом Толстым. Он сделал все, чтобы она собственными руками убила отца своего первенца до того, как он станет отцом ее первенца.

Она чудом избежала ловушки.

Семя покойника проросло в ней семью огненными буквами.

Но вот буквы стали меркнуть. Обретший имя и, следовательно, земную жизнь первенец сообщил своей матери – Августе, – что он ничто без силы. Силу ему должен был дать единственный человек в мире – второй отец, имя которого высветилось на экране.

Как и следовало ожидать, в сумке шейха Али находился наряд странствующего дервиша. Там же майор Пухов обнаружил и священный для мусульман-шиитов складной посох пророка Идриса, опираясь на который, тот тысячу лет назад ходил по Месопотамии. Пухов опасался, что в остроконечной волчьей шапке, в пестром халате, с посохом в руках его примут за нищенствующего беженца из Таджикистана, отправят в ближайший районный бомжатник, но на подходе к коммерческому Щукинскому аэродрому не было милицейских постов.

Пухов, оставив «мерседес» Нура у ворот недостроенного фешенебельного особняка (там он не мог вызвать подозрений), без помех проследовал, стуча посохом сначала по лесной дороге, потом по шоссе, а там и по аэродромному бетону, до стоящего на дальней стоянке Ту-203.

Как профессионал, майор Пухов искренне восхищался действиями гулийцев. Определенно, им светили лавры лучших террористов в истории человечества. До государственного переворота – их полной и окончательной победы над все еще занимающей одну восьмую часть суши Россией – оставались считанные часы, присутствия же гулийских повстанцев в Москве практически не ощущалось.

Кому, спрашивается, могло прийти в голову, что в неохраняемом, попугайски раскрашенном литовском лайнере на дальней стоянке занюханного Щукинского коммерческого аэродрома располагается штаб мнимого покойника – без пяти минут диктатора России – генерала Каспара Сактаганова?