Оружие Вёльвы - Елизавета Алексеевна Дворецкая

Эйвинд Кувшинка был крепкий мужчина с тонкогубым ртом, близко посаженными карими глазами и мохнатыми, круто изогнутыми черными бровями, придававшими ему суровый вид. От седины его волосы и борода сделались цвета железа. Как и вся семья, он находился в большом недоумении. Понятно было желание старого конунга в опасное время держать свою вирд-кону при себе, но это похищение марало честь семьи.

– Он ополоумел? – Старый Бьёрн окинул людей вокруг его почетного сидения недоуменным взглядом. – Какая племянница, что ты плетешь?

– Конунг, тебе не к лицу уклоняться от ответа. Твой доверенный раб приехал к нам в усадьбу, у нас все люди его видели. И первой же ночью он исчез, а вместе с ним моя племянница Ингвёр. Она тайком сказала своей сестре, что ты желаешь ее повидать, перед тем как объявить о помолвке ее с твоим внуком Бьёрном. Может, такая помолвка и была бы делом неплохим и для нас почетным, но похищать девушку хорошего рода конунгу не к лицу!

Прошло больше половины дня, прежде чем в Дубравной Горке сообразили, что Ингвёр никто не видел с самого утра. Оказалось, что последней ее видела Мэва – и то предыдущей ночью. Вместе с Ингвёр исчез и конунгов раб. До конца этого дня родичам оставалось лишь недоумевать и искать ее следы вокруг усадьбы. Обнаружилась пропажа лодки – если это можно считать следом. На следующее утро, когда все окрестности усадьбы были обшарены, Мэва, видя всеобщее смятение, созналась, что Ингвёр предупредила ее о своем отъезде в Уппсалу и обещала вернуться через неделю. Приезжать за нею, дескать, не надо, конунг сам даст ей провожатых для обратного пути. Недоумение родичей сменилось возмущением, но отец девушки лежал раненый, раненых был полон дом, никто не мог сообразить, как быть и что делать. Но вот прошла неделя, потом десять дней. Ингвёр не возвращалась. Бергдис, не находящая себе места, уговорила брата отправиться в Уппсалу самому и выяснить, что это значит и куда запропала ее дочь.

Пока старый конунг пытался сообразить, в чем его винят, Эйвинд увидел рядом Бьёрна Молодого, ошарашенного новостями не менее прочих.

– Это не пойдет на пользу и твоей чести, Бьёрн! Если о твоей будущей жене станут говорить, что она-де была похищена из дома, как рабыня! Отец твой всегда был благоразумным человеком, он бы этого не одобрил!

– Э, постой! – Старый конунг вдруг переменился в лице и осунулся. – С чего вы взяли, что она здесь?

Его души коснулось предчувствие беды, точно холодный острый клинок вдруг уперся под ребра.

– Говорю же – перед отъездом она сама так сказала своей сестре. Худо, что сестра сказала нам об этом только на другой день, но Ингвёр взяла с нее слово хранить тайну. Она обещала, что через неделю ты отошлешь ее обратно домой, но неделя миновала три или четыре дня назад…

– Вы… искали ее? – Конунг побледнел и стал ловить воздух ртом.

– Вот я ее здесь ищу! Она у тебя?

– Я ее не видел… никогда в жизни.

– А где Хольти? – спросил Бьёрн Молодой. – Что-то я давно его не вижу. Ты его куда-то посылал, конунг?

Старик не ответил, не в силах допустить мысль, что Хольти, посланный в Дубравную Горку, сделал там что-то такое, чего господин ему не приказывал.

Хольти похитил его, конунга, вирд-кону? Это примерно как если бы его старый башмак похитил с неба солнце.

– Так ее здесь нет? – спросил Эйвинд, теперь уже более встревоженный, чем рассерженный.

– Никто здесь не видел этой девушки – никогда, – ответил ему Бьёрн Молодой. – И об этой помолвке я слышу впервые. А ты, матушка?

Сольвейг, еще более изумленная, тоже покачала головой. Она знала, до чего причудлив ее свекор и как мало считается с другими, но обручить ее единственного сына с какой-то неизвестной девицей, ничего ей, матери, не сказав, – это уже переходит все границы! Одно хорошо – преклонный возраст конунга и его слабое здоровье не позволяли подозревать, будто он пытается пристроить в жены внуку собственную тайную любовницу. С этими делами он покончил, пока Ингвёр еще не родилась.

– Но где же она тогда? – спросил Эйвинд. – Куда твой раб мог ее увезти, конунг?

– Может, она уже вернулась? – взволнованно предположила Сольвейг. – Хотя… Но не могла же девушка хорошего рода убежать из дому с рабом!

– Никак не могла! – Эйвинд опять посуровел. – Моя племянница, уверяю тебя, госпожа, цену себе знает!

– Но кому еще она могла понадобиться? – спросил Кетиль хёвдинг, брат Сольвейг. – Кто-то подкупил твоего раба, конунг, чтобы похитил девушку от твоего имени?

Люди вокруг заговорили, строя разные предположения. Может, мол, девушка сама подкупила конунгова раба, чтобы помог ей бежать к другому жениху. Как раз проведала, что ее за конунгова внука сговорили, а ей, может, кто-то другой был по сердцу – вот и решилась. Хотя глупо бежать от жениха, который когда-нибудь сделает тебя королевой!

Никто из них ранее и не слышал об Ингвёр, поэтому ничего толкового они выдумать не могли. Только на бледном морщинистом лице старого конунга проступало понимание. Он и не верил, что Хольти дал себя перекупить, и в то же время верил, ибо знал подлость и своекорыстие человеческое. Разве можно полагаться на раба, как ни будь он льстив и по виду предан!

Однако ему было совершенно ясно, кому может понадобиться Ингвёр, внучка Трудхильд.

Эйрику Берсерку. Тому, кто горячо желает смерти деда и стремится завладеть той, что держит в руках его жизненную нить.

* * *

Убедившись, что Ингвёр у конунга нет и не было, еще сильнее встревоженный Эйвинд собирался завтра на заре отправляться обратно. Когда в усадьбе все затихло, к Бьёрну Молодому пришел Кьяран – раб, подменявший Хольти.

– Конунг хочет тебя видеть.

Бьёрн Молодой прошел в спальный чулан. Дед отправился в постель почти сразу после разговора с Эйвиндом, так ничего и не объяснив, и внука, как легко догадаться, терзало тревожное любопытство. На самом ли деле исчезновение девушки как-то связано с делами конунга, или это лишь ее собственные любовные приключения? И что за разговоры о помолвке?

Войдя, Бьёрн-внук в удивлении остановился у двери. Света из оконца хватало, и он увидел, что дед полулежит, опираясь спиной о подушки, а под боком у него нечто длинное – приглядевшись, внук узнал дедов лучший меч в ножнах. Правая рука конунга лежала на золоченой рукояти, и старик имел такой вид, будто его уже