Четыре сестры - Малика Ферджух
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женевьева кивнула, толком не расслышав. И в очередной раз содрала омертвевшую кожу с губы.
Зазвонил мобильный Шарли. Она поставила стакан и посмотрела на высветившийся номер. Нет, это был не тот, которого…
– Алло?.. Мадам Коменчини, добрый день… что?.. КАК?!!
* * *
В зале ожидания они были одни. Слышался звон стекла, звяканье ложечки о стакан, какое-то инопланетное попискивание приборов, все это не особо успокаивало. Инспектор Валери Клотильд ласково погладил Гортензию по голове и заговорил, чеканя каждое слово. Гортензии даже показалось, что она больна. Но инспектор Клотильд, как и большинство взрослых, когда обращаются к детям, этого не сознавал.
– Женщина, которую вы увидите, – одна из двух последних выживших, – сказал он, – но ее не опознали. При ней не нашли никаких документов. Рядом тоже. Есть разные возможности выяснить, кто она, но на это уйдет время. Если это твоя тетя Юпитер, лучше узнать это сейчас, правда?
В дверях появилась медсестра.
– Вы можете вой ти. Только ненадолго. Она спит.
– Готова? Ты не обязана, Гортензия.
– Все хорошо.
Инспектор взял Гортензию под локоть, и, пройдя по коридору, от пола до потолка обшитому зеркальным пластиком, они вошли в палату номер 112.
Гортензия зажмурилась, глубоко вдохнула и открыла глаза.
На высокой металлической кровати кто-то лежал. Часть лица была скрыта под повязками. Гортензия подошла ближе. Валери Клотильд остался стоять у двери, под табличкой «112», держась левой рукой за правое запястье.
Глаза под повязками были закрыты. Прозрачные пластиковые трубочки тянулись из носа и рта. Кожа была темная, как у тети Юпитер, но Гортензия не смогла бы сказать, женщина это или мужчина. Тем более узнать Юпитер… Юпитер разговаривала, встречала вас на вокзале, жарила лук, красила ногти, быстро ходила, щурила глаза и поджимала губы.
Лежащий перед ней человек был неподвижен и нем.
Гортензия смотрела, долго смотрела изо всех сил. Но, насмотревшись, повернулась к инспектору Клотильду, который по-прежнему стоял под табличкой «112», держась правой рукой за левое запястье.
– Вряд ли, – сказала она очень тихо.
Он кивнул, ущипнул себя за ухо с колечком, он всегда так делал, когда был в замешательстве, Гортензия заметила. У двери палаты она остановилась, повернулась и в последний раз взглянула на лежащего на кровати человека в повязках.
– Минутку, – сказала она и вернулась назад.
Она протянула руку к краю кровати в изножье. Осторожно приподняла простыню. На белом фоне лежала красивая ножка цвета карамели, мягкая, припухшая. Ногти были покрыты золотистым лаком, и на каждом, кроме мизинца, розовели лепестки маргаритки.
– Это она. Это тетя Юпитер.
13
Невеселая. Недовольная. Не в духе…
Не в настроении. Не в духе. Недовольная. Муху проглотила Вот какой была Беттина уже пять дней. Пять долгих, медленных, тягучих дней…
Прощайте, танцы и фейерверк четырнадцатого-чего. Прощайте, свиньи и телевизоры. Прощай, Огюстен. Они даже не успели проститься. Ни с котом Гримасом, ни с воробьями, изображающими кольца Сатурна. Пришлось живо-живо разбирать палатки, собирать вещи, загружаться в сердитую машину и иметь дело с двумя матерями в ярости.
Ингрид запрыгнула на колени к Беттине, и та рассеянно ее погладила.
– Интересно, откуда могла взяться такая куча нечистот! – крикнула Шарли с крыши.
После недавних гроз водосток снова забился.
– Если бы меня не посадили дома на неделю, я бы тебе сказала, – отозвалась Беттина.
– Ты только посмотри! На одной крыше! Откуда это?
Вырисовываясь силуэтом на фоне шифера, она размахивала газетной страницей.
– Если бы я не сидела дома пять дней, я могла бы тебе ответить, – стояла на своем Беттина.
– Генерал де Голль встретился с канцлером Германии… Какого черта делает на крыше нашего дома этот листок полувековой давности?
– Если бы я не сидела дома… – тянула свое Беттина.
– Ты хочешь взять меня измором? У меня неисчерпаемый запас терпения.
– Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУУУУУ! – взвыла Беттина с лужайки.
– Ты и твои подружки получили то, что заслужили. Ложь. Обман. Предательство. Вероломство. Ренегатство. Надувательство. Иные подвергались китайской пытке и за меньшее. Не жалуйся, осталось всего два дня.
Ингрид легко соскочила с колен Беттины. Она запрыгнула на перила, оттуда на новенькую беседку, оттуда на конек крыши, оттуда на водосток к Шарли, где принялась обнюхивать «кучу нечистот».
– Это несправедливо. Почему это животное делает за четыре секунды то, на что мне требуются пятнадцать минут, лестница и изрядная доза головокружения?
– Я бы тебе ответила, если бы…
Беттину перебил крик. Она подняла голову и сама закричала еще громче. С жуткой скоростью падающего камня тело Шарли летело в пустоте прямиком в траву.
Но в траву оно не упало. Его поглотила, сантиметрах в шестидесяти, большая клумба гортензий. Беттина застыла, оторопев.
Надо было подойти. Заглянуть в клумбу. Но она была не в состоянии. Она боялась того, что могла увидеть…
– Может быть, помогла бы мне, чем стоять как пень? – простонал голос Шарли из гортензий.
Она встала, вся в стеблях, цветах и листьях, отплевываясь землей и зеленью. Левую руку она прижимала к груди, и лицо ее было искажено мучительной болью. Побледневшая Беттина подбежала к ней.
– Что ты сделала?
– Я – ничего. Это Ингрид. Она бросилась на птичку. Но между ней и птичкой была я. Гадство!.. Кажется, я, – продолжала Шарли на выдохе, – я… сломала… руку!..
И она упала без чувств на клумбу гортензий, безвозвратно примяв цветы, устоявшие после первого падения.
Беттина побежала в дом позвонить врачу и в скорую. Когда они приехали полчаса спустя, она уже уложила сестру на траву, укрыла одеялом и подсунула под голову подушку.
– Долго же вы, – слабым голосом сказала Шарли санитарам. – Я задыхаюсь под этим одеялом. Но моя сестренка видела слишком много фильмов и уверена, что так надо. Снимите его с меня, ради бога.
Врач улыбнулся. Он присел на траву рядом с Шарли, обследовал ее кости и суставы, определил перелом локтя и сказал, что необходимы дополнительные обследования, чтобы исключить всякие сомнения.
– Эти цветы проявили героизм, – улыбнул ась Шарли. – Я напишу президенту. Чтобы их наградили орденом «За заслуги».
Ее уложили на носилки и занесли в машину. Беттина вскочила на ступеньку, готовая сесть у изголовья раненой.
– Стоп! – сказала раненая умирающим голосом. – Ты не забыла, что должна сидеть дома еще два дня?
* * *
Женевьева закрыла кассу, положила шарик абрикосового мороженого в вафельный рожок и заперла киоск. Свой получасовой перерыв она решила провести на песочке, смакуя мороженое. Купаться ей сегодня не хотелось.
Теперь на пляже все знали, кто она. С ней здоровались, она улыбалась. Она увидела Дарию с