Битва за Лукоморье. Книга 2 - Роман Папсуев

– Глянь-ка, Щупак, кто это там по дороге к нам бредет? Баба навроде? – Трун приподнялся в седле, неспешно приставил ладонь ко лбу, вглядываясь в осеннюю дымку.

Невысокий, юркий Щупак прищурился, всмотрелся в странную фигуру, укутанную в темный плащ, с замотанной цветастым платком головой – такие носят пожилые женщины в самых отдаленных деревнях, – разочарованно сплюнул. Торчать в дозоре на лесной дороге у подножия гор – невелика радость. Уж коли в кои-то веки послала нелегкая прохожего, так лучше бы им оказалась молодая девица или разбитной парень с запасом зелена вина, а не дремучая старуха.

– Бабка. И чего ее несет сюда, на поживу змею трехглавому? Думает, не польстится людоед на старые кости?.. Эй, старая, куда прешь? Сидела бы дома на печи, нечего туточки шастать.

– Ой, помилосердствуйте, люди добрые, заблудилась я маленько. Не иначе, леший следы запутал, закружил, – голос у путницы оказался глухим и сиплым, а лица, как стражники не силились, разглядеть так и не сумели. – А не скажете, где ж тут дорога к тракту, мне бы в Грибову Рудню попасть, кума у меня там.

– Грибова Рудня? А, так это сразу за Рыжиками будет, отсюда верст десять идти, не скоро ты туда, бабуля, попадешь.

– Ох, сыночки мои родные, что ж мне теперича делать? Ноги уж не те, что раньше, утомилась я, проголодалась, – с этими словами старуха присела на большой плоский валун, извлекла откуда-то из-под плаща узелок и неспешно развязала.

Выложила на камень чистую тряпицу, краюху хлеба, шмат сала, несколько желтых огурцов, два вареных яйца, а, в довершение всего, оплетенный вербовой лозой глиняный жбанчик с плотно притертой крышкой. Стражники переглянулись и, не сговариваясь, спешились. Подошли ближе, принюхались – от жбана явственно тянуло крепким хмельным духом.

– Угощайтесь, служивые, присаживайтесь, в ногах правды нет, – голос старухи сочился благожелательностью и радушием.

Носатый, темноволосый Трун почесал взмокший под шлемом затылок и призывно подмигнул Щупаку:

– А что, давай уважим хорошего человека, доставай наши кружки, не каждый день тут люди появляются да еще и потчуют.

– Отчего ж не каждый, соколики? И для чего, коли не секрет, вы тута поставлены, неужто каменюку эту охраняете? – изумлялась старушка, наливая доверху услужливо подсунутые ей берестяные кружки с деревянными донцами. – Пейте да закусывайте, люди добрые.

– Ты что, не слыхала о нашем змее трехглавом? – вопрошал Щупак, смачно хрупая луковицей.

– Отродясь не слыхивала, служивый, откуда мне слыхать про страсти такие? В наших краях змеев не водится. Ужаки толечко, так я их с детства опасаюсь. Пошла в прошлом году с внукой за ажинами[21], а там эта страсть на кусте висит, утренним солнышком обогревается, толщиной с твою руку! Так поверишь, бежала я оттуда почище молодухи какой, внука еле угналась. А уж змея с тремя головами увидеть… Упаси Белобог! Я о таких и не слыхала.

– Ух, и темная ты, бабка.

Старший стражник приступил к трапезе обстоятельно: постучал коричневым яйцом об рукоять меча, медленно очистил скорлупу, посолил, отхлебнул из кружки хмельного напитка, закусил и только потом начал рассказ:

– Ну, так и быть, расскажу. Я-то все своими глазами видал, своими ушами слыхал. Случилось это лет шесть назад… точно, шесть, в тот год, как град выпал размером со сливы и побил весь урожай капусты. Ввалился как-то в трактир к усатому Никите мужичонка один, с виду невзрачный, серый какой-то, будто пеплом присыпанный, спросил пива похолоднее да рыбы к нему вяленой. Расплатился чистым серебром, и такая монетка на вид странная, старинная али ненашенская. Пьет да все оглядывается, будто гонится за ним кто. Ну, народу, понятно, любопытно стало, принялись расспрашивать, как водится, что да откуда? Сама посуди, новости в здешние края редко доходят, у нас – новость, а в столицах про то и позабыли давно. Люди короля того реже бывают, что им делать в Немых-то горах?

– Так, милок, так, – поддакнула старуха, подливая в кружки – и откуда только оно бралось в небольшом с виду жбане? – хмельного зелья, оказавшегося зеленым вином с легким ароматом аниса. – У нас всех-то новостей, что старик столетний преставился на жальник да у соседа рябая свинья в потраву забрела.

– Вот-вот, и у нас так же, а тут незнакомец, да еще странный какой-то, – продолжал Трун, аккуратно пристраивая на кусок хлеба добрый шмат сала с розовыми прожилками. – И отвечает этот мужик, что был он, оказывается, три года в плену у жуткого дракона трехглавого, Змиуланом прозываемого. Облюбовал якобы этот поганец наши горы, устроился на самой вершине, в пещере, а перед тем побил цельное западное войско, против него высланное. Косточки-то людские до сих пор белеют среди каменьев да кустов, дождями частыми моются да солнцем безжалостным сушатся. А доспехи железные уж ржавчиной покрылись, трава сквозь дыры растет.

– Страсти-то какие, – охнула старуха, творя отвращающий зло знак. – Нешто правда все?

– Вот люди и не поверили сперва, но нашлись такие, что сходили к той горе, а там и впрямь – кости лежат вперемешку с бронями разбитыми. А мужик тот, от змея сбежавший, немало еще нарассказывал. Что страхолюдина эта человечиной питается, в котлах громадных ее варит, жрет мясцо людское, а косточки выплевывает, по дороге разбрасывает. Бедолага-то этот уцелел чудом: приказал ему Змиулан дрова рубить да те котлы греть, человечинку готовить. Страху натерпелся, еле-еле сбежать сумел, когда змей досыта нажрался да задремал в пещере.

– Ой, батюшки! – всплеснула руками старуха. – Нешто на гада управы нету?

– Так и сельчане думали, – вступил в разговор Щупак, допивая третью кружку и закусывая уже пятым яйцом. – Да только не надумали ничего.

– Да, – кивнул Трун. – Беглец трясется да предупреждает, мол, дракон силищи непомерной, ни богатырь, ни чародей с ним не справится, а коли кто посмеет помощи у короля просить, так злодей отомстит жестоко – пожжет все окрестные деревни вместе с жителями, то-то потом печеной человечины наестся! А чтобы показать силу свою, грозится змеище солнце завтра проглотить! Так что, говорит мужик, лучше с чудищем не связываться, а жить тихо-мирно, к горе не соваться, никому ничего не говорить! А сам пьет и плачет, мол, хватит с меня приключений, сейчас вот перекушу, лапти новые куплю, да и пойду подальше от этих мест, дабы судьбу не искушать. Живым вырвался от нечисти ненасытной – и будет с меня. Так и сделал.

– Точно, с той поры его и не видали. – Щупак еще выпил, поморщился, помотав головой: – Потом в соседних селах сказывали, что и к ним спасшиеся от змея-дракона заходили. И рассказ первого-то мужичка подтвердили. Мол, тоже из полона, тоже змею прислуживали, но сбежать сумели.